Пленница
Шрифт:
— Когда-нибудь Оцеола убьет тебя. Джеймс покачал головой:
— Ты не видела и не понимаешь его. Он знает, что я был с теми, кто направлялся на юго-запад. Когда эти люди доберутся до своих семей, я выясню, кто все еще хочет получить компенсацию правительства и уйти на запад. Никто не предполагал, что сегодня произойдет сражение. Солдаты не искали индейцев, а те уж точно не искали их.
Вода остывала. Тила посмотрела на свои руки:
— Там было столько крови!
— Впоследствии ее прольется еще больше, но ты не должна этого видеть!
— Я
— Нет! Полагаешь, такое возможно за один день? Ты должна ходить в шелках и кружеве, твое место — за спинетом или на балу.
— Я помогала раненым.
— Латая семинолов, как и хороших белых солдат?
— Да!
— И я мог лежать там раненый, истекающий кровью.
— Замолчи!
— Тебе не следовало быть там!
— Я боялась, что ты лежишь там раненый, истекающий кровью.
— Тебе нечего бояться за меня.
— А ты не участвуй в сражениях!
— Неужели не понимаешь, что иногда мне приходится сражаться. Пойми и прими это. Я тут родился. Ты — нет. Отправляйся домой!
— Ты считаешь необходимым быть с воинами. А я должна быть с солдатами.
— Ну как тебе объяснить, что это не место для леди!
— Я была там, где следовало.
— Проклятие! Ты рискуешь жизнью!
— Ты тоже, притом постоянно!
— Это часть моего существования. Это не твоя война.
— У меня есть все права…
— Нет, черт возьми, нет!
Джеймс вдруг вскочил и подхватил девушку на руки. Типа задрожала от ночного холода, но он, словно не замечая этого, прижал ее к себе. Обхватив его шею руками, она прильнула к нему. Вода стекала с нее на ковер. Девушка закрыла глаза, наслаждаясь близостью Джеймса. Что бы он ни говорил ей, она ощущала жар его мускулистой груди, слышала неистовое биение его сердца. Радуясь, что он рядом, Тила смутно чего-то боялась.
Едва узнав Джеймса, она потеряла его, изведала горькое одиночество, поняла, как опасно приближаться к огню. Раньше Тила не могла бы сказать, что чувствует к Джеймсу. Однако Джаррет прав: заинтригованная им, она влюбилась в него. Ведь ее привлекло в нем именно то, что Джеймс не ищет легких путей, хочет, чтобы его принимали таким, каков он есть, борется с преследованием семинолов. С самого начала девушку пронзила мысль, что Джеймс завладеет ее сердцем и душой, ее снами и мечтами. Осознав, как он дорог ей, Тила Не испытала облегчения. Ведь этот изгой, отступник снова растворится в ночи, причинив ей страшную боль.
Она встретила его внимательный взгляд.
— Ты не смеешь так поступать!
— Не смею?
— Да, ты угрожал мне, склонившись над своим раненым другом, а потом пробрался тайком в мою комнату. У тебя повадки…
— Дикаря? — подсказал он.
— Не играй со мной!
Но Джеймс уже опустил девушку на кровать и накрыл своим телом.
— Но я ощущаю себя дикарем, — прошептал он. Его мужской запах одурманил ее, а жар груди опалил. Джеймс пробуждал в девушке желание, сладостные воспоминания, обещал несказанное наслаждение.
— Тогда тебе, может,
— А может, и нет. По-моему, сейчас мое место здесь.
— И ты уйдешь, как только минует порыв. Он бросил на нее строгий взгляд:
— Тебе необходимо отправиться домой и помнить, что у меня ужасные манеры и мое место в лесу. Да, непременно запомни это!
— Не говори так! — воскликнула она. Когда Джеймс внезапно вскочил с постели, Тила задрожала от холода. Он заметался, как пантера, стремительный, стройный, грациозный. Потом сбросил с себя бриджи, сапоги и снова накрыл ее своим теплым телом.
Телом дикаря.
Джеймс никогда еще не овладевал Тилой так стремительно, не одарив ее ласками, с такой откровенной чувственностью. Девушке хотелось воспротивиться, и, разозлившись, она обрушила кулачки на его спину. Но тут же сдавленный стон вырвался из ее груди, и Тила еще теснее прижалась к нему. Наступавшая ночь обволакивала девушку, и под ее прикрытием она дала волю своим неистовым чувствам. Спустя какое-то время Тила ощутила, как Джеймс напрягся и вместе с его последним толчком тепло, словно расплавленная лава, заполнило ее. Она затрепетала от восторга и ослепительного наслаждения.
Джеймс крепко обнял ее, но вдруг вскочил, поспешно оделся и, оставив девушку в полном недоумении, стремительно исчез.
Дрожащая Тила, злясь на него и на себя, пошла к остывшей лохани. Умывшись холодной водой, она нетерпеливо растерлась и завернулась в полотенце.
— Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят! — твердила девушка. — Дело совсем не в том, что он дикарь. Это грубый и жестокий человек. Я ненавижу его и больше ничего ему не позволю! Не позволю! Не позволю!
Вытащив сорочку и панталоны из комода, Тила оделась, подошла к зеркалу, вытерла волосы и пригладила их.
Когда волосы высохли, она с яростью расчесала их щеткой. Ярость сменилась оцепенением, оцепенение — слезами. Нет, она не станет плакать. Надо одеться и спуститься вниз. А когда он появится в следующий раз…
Дверь почти бесшумно открылась и закрылась. Тила быстро обернулась.
Он вернулся. Сейчас Джеймс, одетый в свои, коричневые бриджи и белоснежную сорочку, выглядел истинным джентльменом. Аккуратно причесанные волосы ниспадали на плечи. Он стоял у двери — высокий, стройный, исполненный достоинства, серьезный и красивый. При виде его у нее мучительно сжалось сердце.
— Мне безразлично, что ты ощущаешь себя дикарем, но в мою комнату не смей входить без стука. Он пожал плечами:
— Я сказал брату, что ты не спустишься.
— А по какому праву ты сделал это за меня? Я спущусь к обеду.
— Едва ли. — Он направился к Тиле и улыбнулся, увидев, как угрожающе она подняла щетку для волос.
— Когда ты здесь, рядом со мной, и принимаешь участие в этой ужасной войне, я полон решимости говорить за тебя.
— Я спущусь.
— Не сегодня.
— Ты не смеешь повелевать мною! Ты пришел сюда как властелин, взял то, что тебе нужно…