Пленница
Шрифт:
— Что-то вроде того, — буркнула Тамара и, чтобы показать Монучару, что все его заботы о ней ей абсолютно по барабану, выудила из пакета толстый проспект с цветастой надписью на обложке: «Oxford / ENGLISH / Educational Programs in VHS / Contents & Instructions / Oxford University press » и принялась перелистывать глянцевые странички. — Может быть, и сидит где-то во мне вторая Тамара… Может быть, нет… Ты считаешь, что у меня расщепление сознания?
— Это называется деперсонализацией или диссоциативным расстройством личности. Скажи, ты хорошо помнишь, как учиняла все эти погромы?
— Что, генацвале, возомнил себя доктором? — Тамара взяла с тумбочки маркер и принялась помечать те пункты в списке обучающих курсов, которые устраивали ее по уровню сложности. — Решил сам поставить диагноз, потому что настоящего специалиста пригласить ко мне боишься? — Моча молчал.
— Та-а-ак, дорогой! Только прошу тебя, не забивай себе голову моими проблемами. И не волнуйся, у меня нет никакой… как там… деперсонализации. Я ошибочно думала, что ты куда проницательнее. Считала, что и ребенку известно: в неволе животное перестает принимать пищу и готово наброситься на любого, до кого сумеет добраться…
— Другими словами, это бунт?
— Нет, это только прелюдия.
— Интересно, почему же ты, когда жила у Игната, вела себя по-другому?
— Во-первых, и у дядюшки я не была безответной овечкой. Во-вторых, я тогда придерживалась иной тактики. Это была затяжная война, когда не было смысла переть в атаку, а надо было выжидать, когда эти придурки допустят ошибку, чтобы этим воспользоваться. Теперь все изменилось. Я совсем не владею ситуацией. Я даже не представляю, что находится там, — Тамара кивнула на дверь, — за пределами этой каморки. Я не знаю ничего о тебе. Кто ты такой? Чем занимаешься? Зачем тебе вдруг понадобилась я?
— Я же тебе все объяснил.
— Я не верю вот ни на столечко, в те сладкие перспективы, что ты мне описал. Я хочу прямо сейчас получить подтверждение, что, действительно, когда-нибудь стану свободной. Я хочу выйти из этой камеры и посмотреть, что это за дом, в котором ты меня держишь! Я хочу подышать свежим воздухом! Я хочу под душ!!!
«И дался мне душ! А ведь, кажется, этот „Казбек“ начинает понемногу выходить из себя».
— Это условия прекращения погромов и голодовки?
— Это лишь предварительные условия. Окончательные я сформулирую тогда, когда ты выполнишь эти, продемонстрируешь мне свою добрую волю, — жестко отчеканила Тамара, отложив в сторону маркер и «Contents & Instructions».
И при этом подумала, что говорит абсолютно не то, что собиралась сказать.
«Это говорит та, другая, Тамара, сидящая где-то внутри и взявшая на себя роль суфлера, — то самое нечто, уже обретшее неограниченную свободу и власть надо мной. И следует отдать ей должное, держит она себя по высшему классу! Возможно, такая жесткая тактика и приведет к положительным результатам».
— А окончательное условие тебе, насколько я знаю, известно. Вернее, не условие. Требование: я — не твоя собственность, Монучар, с которой ты можешь сделать все, что пожелаешь; я — свободный человек. Если не выйдет обрести свободу на то, чтобы покончить с собой, решимости мне достанет! Поверь! — улыбнулась та, другая Тамара.
— Теперь все? — жестко спросил Монучар и резко встал с табуретки.
«Никак, переборщила? Достала невозмутимого аксакала? Кто я такая, чтобы выдвигать требования? И перед кем? Перед мафиози, который в любой момент может спокойно сказать: „Ты достала меня, девочка, своими капризами. Разумнее просто зарыть твой труп в этом подвале. Ну, естественно, придется тебя изнасиловать перед смертью. Не пропадать же добру!“
— Это все?!! — повторил Монучар, и Тамара в ответ неуверенно пискнула:
— Да.
— Спасибо, что разъяснила. Мне теперь все понятно.
Моча переступил порог, но перед тем, как закрыть за собой дверь, как ни в чем не бывало, пожелал:
— Спокойной ночи, Тамара. И поужинай. Считай, что это моя личная просьба.
Девочка улыбнулась: значит, Монучар не очень-то сердится. Возможно, тактика запредельного безрассудства привела к положительным результатам. Вот уж чего не ожидала!
Не вставая с кровати, Тамара подцепила поднос под выступающий над тумбочкой угол и уже привычным движением запустила свой ужин в полет.
Что там было сегодня?
Сосиски, картошка, овощной салат, бутерброды, апельсиновый сок и половинка маленькой дыни образовали сюрреалистический натюрморт.
К тому же голод, так мучивший девочку утром, к вечеру притупился. И, вообще, жизнь сейчас казалась не такой уж сопливой.
Без излишнего напряжения девочка пробежала на тренажере пять километров, полчаса поработала над растяжкой и, разложив на новом пюпитре тетрадку, учебники и задачник, принялась решать задачки по физике. Те, что со звездочками.
Следующие три дня были подобны трем сериям мыльной оперы для постояльцев дурдома. Первая серия:
Утром Монучар приносит воду для умывания и поднос с завтраком. Ставит его на тумбочку и с жалостью смотрит на притворяющуюся спящей Тамару. Вздыхает и, стараясь не вляпаться в остатки ужина, разбросанные по полу, выходит из камеры.
Уборкой он занимается вечером. Собирает с пола в большое ведро вчерашний ужин и завтрак, присоединившийся к нему днем, выносит все это из комнаты. Потом возвращается, ставит на тумбочку новый поднос, аккуратно накрытый белой салфеткой, и только тогда произносит первое слово.
Монучар: — Ты составила список?
Тамара: — Возьми на пюпитре. В зеленой тетрадке. Я записала там пять кассет.
Монучар: — Не маловато?
Тамара: — Все равно не успею их досмотреть. (Намекает на то, что раньше помрет с голодухи)
Все это время девочка сидит на кровати и делает вид, что внимательно смотрит сдублированный фильм о проповеднике негритянской евангелистской общины из Батон-Ружа.