Пленники чести
Шрифт:
— Напрасно отворачиваетесь, — заметил Михаил Эдуардович. — Хотя о вас мне хочется говорить меньше, чем о ценах на зерно двадцатилетней давности, я просто обязан заметить вам, что вы в высшей степени человек дурного тона и редкостно скверных черт характера. Не берусь лезть к вам в душу, в таком уважающие себя люди не изволят копаться. Из невероятной любви к вашей покойной матушке я, всё же, готов предоставить вам две тысячи, лишь с условием, что завтра вы уедете из моего замка навсегда и забудете сюда дорогу.
— Ваши упрёки несправедливы… — начал Алексей Николаевич, встав во весь свой невысокий рост, но поймав на себе суровый взгляд господина Уилсона, мгновенно сменил тон, ответив: — Но, если вы милостиво настаиваете, я с радостью принимаю ваши условия…
После этого он тут же снова с шумом сел в кресло, тяжело отдуваясь и обеспокоенно поглядывая по сторонам, словно надеясь, что никто не заметил, сколь велико было его желание провалиться сквозь землю.
— Рад слышать ваше согласие! — воскликнул Михаил Эдуардович. — Теперь я всё же хочу сказать и моей дорогой супруге, выполнявший всё это время со всем своим пылом роль и обязанность хранительницы дома, пару слов. Так вот, Клара, единственная милость, на которую я готов пойти для вас — это избавить вас от бремени опеки над двумя молодыми людьми, которые, смею вас уверить, нуждаются в заботах не больше, чем мы с вами.
— Не сомневалась, любезный супруг, что вы пожелаете лишить меня и этого, — сохраняя спокойствие, произнесла Клара Генриховна. — Вы, человек, не имеющей понятия о приличии и чести семьи, не можете понять, какую боль причинили моему сердцу, и какой удар репутации нашей фамилии нанесли. Ваши же слуги будут смеяться над вами…
— Осмелюсь вам напомнить, — прервал её господин Уилсон, — вас никогда не трогали даже самые проникновенные изъяснения чувства, таким образом, я полностью уверен, что не задел ничего человеческого в вашей душе, а что касается уязвлённой мною гордыни, в нашем возрасте пора думать не о выгоде и престиже рода, а о собственных душах. Но, всё-таки, я нахожу и вам оправдание, судьба не всегда была честна с вами, и вы многое от неё переняли. Да и человек так устроен, что лишь в юности познаёт мир чувственно, а к старости переходит на холодный ум. Да, моя дорогая супруга, судьба до срока превратила вас в старуху, и большему не смогла научить, кроме как приличиям, которыми вы манипулируете, точно фокусник картами. Я не виню вас. И, поверьте, в душе я всё так же вас люблю…
— Увольте меня от ваших нелепых изъяснений! — перебила его госпожа Уилсон, отвернув голову.
— Как вам будет угодно. Но не забудьте, что решать судьбу Анны и Виктора закон, раз уж я жив, предписывает мне, как вашему супругу, — заметил Михаил Эдуардович. — Вы же, молодые люди, — обратился он к Анне и Виктору Черводольским, — заслуживаете истинного счастья, и я буду рад, если стану для вас его проводником. Карл Феликсович, — добавил он, лукаво поглядев на черноусого молодого человека, — я не стану много говорить о вас, и мы с вами понимаем, отчего. В конце концов, хоть вы и скверно поступали, и даже чуть не поймали меня в потайном коридоре, почти раскрыв до срока, я искренне верю, что вы отныне измените и образ жизни, и мыслей, и, если это действительно будет так, я обещаю не оставить вас и вашу будущую семью без своей поддержки и опеки.
Все молодые люди глядели на Михаила Эдуардовича с восхищением и благодарностью, смущённые неожиданностью всего происходящего.
— Александр, — обратился он к молодому поручику, — вы проявили себя мужественно. Более того, ваша щедрость чуть не стала для вас губительной. Вы дали мне монету, когда я в образе нищего стоял у ворот кладбища, наблюдая за своими похоронами. Эту монету я потерял в тёмных тайных коридорах, где её и обнаружил Карл Феликсович. Вы были мужественны и честны и заслужили руки моей воспитанницы больше, чем любой другой мужчина во всём мире!
Поручик подошёл к своему деду и крепко пожал ему руку, как всегда мечтал — на равных, но счастливых чувств нельзя остановить, и они крепко обнялись, радуясь этому фантастическому свиданию и гордясь друг другом.
— И, кроме того, господа, — произнес Михаил Эдуардович, когда они разжали объятья, — я бесконечно благодарен господину доктору и господину нотариусу! Модест Сергеевич и Никита Ильич помогли мне во всём, они сделали так много для меня, что вы и представить не можете! И конечно, я хочу извиниться перед моими дорогими слугами, которых я пугал, порой поневоле, являясь в образе призрака.
— Неужели вы, ваша милость, — заговорил Борис, — были в то утро в столовой, когда, да простит меня Бог, хрустальная ваза сама поползла по столу, а потом…
— Именно, — улыбнувшись, ответил господин Уилсон. — Мне пришлось немного подурачить вас трюками с посудой, иначе бы я не смог покинуть столовой незаметно. Пары скрытых нитей хватило, чтобы нагнать на вас самый искренний и суеверный страх. Но не сердитесь на своего старого господина! Альфред, мы немало вечеров с тобой рассуждали о жизни, как старые друзья, неужели и ты не простишь меня?
— Что вы, ваша светлость! — воскликнул Альфред со слезами на глазах. — Для всего Уилсон Холла счастье то, что вы вернулись!
И старый слуга был сердечно обнят своим настоящим хозяином.
— Осмелюсь спросить, ваша светлость, — проговорил Павел Егорович, — отчего вы не сказали ни слова про меня?
— А, милый мой Павел Егорович, — ответил господин Уилсон, — с вами-то я хотел поговорить отдельно! С вами и моими любимыми внуками, Александром и Натальей! Всех остальных же, дамы и господа, я не смею задерживать более ни на минуту!
С этими словами, он взял под руки Наталью Всеволодовну и Александра Ивановича и отправился к выходу из большой гостиной, а за ним последовал Павел Егорович. Вслед за ними поднялся шум голосов, в котором смешались и радостные слова счастливых, и скрипучее ворчание тех, кто потерял не принадлежавшее им состояние.
Капитан Штоксен распрощался с хозяином дома и его обитателями, отправившись на поиски цыганского табора. Священник, приведённый всем, что услышал и увидел воочию, в крайнее смятение, поспешил в церковь, чтобы исправить в приходской книге запись о смерти Михаила Эдуардовича. Анна Юрьевна вместе с доктором отвела Карла Феликсовича в его комнату. Нотариус деловито сложил свои бумаги обратно в папку, всячески уклоняясь от расспросов о том, где он был столько времени. И прочие гости замка стали расходиться из гостиной. Слуги преступили к подготовке праздничного обеда, не забыв выказать свою радость от возвращения прежнего хозяина. Даже старый егерь и конюхи успели подбежать к руке господина Уилсона, пока он шёл по коридору в сопровождении свих родных.
Наконец, они вчетвером достигли библиотеки, и Михаил Эдуардович заперся с Александром, Натальей и Павлом Егоровичем, приказав никому их не беспокоить. Они сели в молчании за большим столом, окруженные массивными шкафами, заполненными старинными книгами.
— Вот, думаю, и пришло время выяснить всё, — грустно произнёс господин Уилсон. — Настал тот день, когда можно говорить без утайки о тех вещах, о которых я ещё месяц назад не посмел бы обмолвиться и словом. Мне пришлось скрываться от вас, и, поверьте, мне было больно видеть ваши страдания и не иметь возможности хоть что-то исправить.