Пленники чести
Шрифт:
— Смотрите, барин, да не засматривайтесь! — раздался рядом с ним другой голос.
И Александр Иванович смог лишь увидеть мелькнувшее в паре шагов от него лицо молодого черноусого цыгана.
— Кто это? — удивлённо спросил поручик своего пожилого соседа.
— Это? — переспросил дед Василь. — Это Гожо, он дочь Тагара любит. Только вот она ему не пара, она гордая, скала! А он море, бурлит постоянно, грозит, что убьёт за неё, всех пытается от неё отвадить! Только не станет она его, уж очень сама упряма и своенравна, так что, сколько волне о скалу не биться, та не уступит…
Старый цыган говорил что-то ещё, но звон бубнов, надрывный гул гитары и скрипок, а главное, песня заглушали его слова. Но тут барон снова встал и сделал знак рукой. Всё притихло, и он произнёс:
— Кхаца!
Плавно
— Только берегись, чтобы ни одна женщина не тронула тебя своей юбкой, — прошептал Александру дед Василь, поглаживая усы. — Если тронет юбкой, то скверна на тебя перейдёт.
Поручик удивлённо посмотрел на старого цыгана, но лишь согласно кивнул головой, принимая его слова и соглашаясь с цыганским поверьем.
А цыгане снова запели. Они затянули старинную песню «Ты, ветер», и её слова полились весело и звонко, и как прежде медленно и плавно звучало пение, и опять становилось всё быстрее и всё больше голосов подхватывали песню. Звенели мониста и бубны, радостно играли гитара и скрипки, и среди этого невероятного сочетания звуков, среди десятков восторженных глаз и улыбавшихся лиц в центре круга меж своих соплеменников танцевала красавица Кхаца. Десятки ярких юбок и платков окружили её, и она сама, подобная поначалу робкому цветку, распускавшему свои лепестки навстречу солнцу, двигалась в танце, описывая руками в воздухе причудливые кружевные узоры. И всё звонче играли бубны и гитара, всё веселее восклицали скрипки, всё задорнее и громче пели цыгане, и красавица Кхаца превращалась на глазах в неукротимый огненный фонтан. Шаль в её руках взлетала среди ярких платков подобно морской волне, каблучки стучали об пол всё сильнее и чётче, распущенные волосы с яркими лентами метались по плечам, а сами плечи и грудь дрожали, заставляя бесчисленные чешуйки нашитых монист неистово звенеть. Всё громче и громче играла музыка, всё отчаянней делалось пение, всё бешеней становился танец молодой цыганки. И очи, которые она стыдливо опускала вначале, теперь жгли всех ярым своим пламенем, и больше всех этого огня доставалось Александру, сидевшему за столом подле цыганского барона. Но что там было этой дикой и гордой девице до своего родного отца и всех баронов мира! Она видела только его, она танцевала только для него, от неё так и дышало жаром, как от тысячи печей, и этот адский огонь мог спалить всё вокруг. Она смотрела теперь только на молодого поручика, и её танец набирался страсти, и очи метали грозные молнии, словно сам демон огня и грома в этот вечер вселился в неё! И всё неистовей звучала музыка, всё бешеней кружились молодые цыганки вокруг Кхацы, и казалось, что свет сошёлся с тьмой, земля разверзлась, и лава с оглушительным рёвом хлещет из преисподней, заливая всё вокруг. Не было уже ни прошлого, ни будущего, ни ясного неба, ни задумчивых лесов, ни зла, ни истины, всё поглотил этот танец молодой цыганки, всё втянул в себя, как водоворот чудовищной силы, и нет ничего, кроме этого мига, только в нём одном и есть первородная страсть, сотворившая весь мир.
И вдруг внезапно с очередным ударом бубна всё остановилось. Всё замерло, и танец прекратился. Все стояли и сидели, будто застыв, не в силах прийти в себя. Отзвуки голосов и скрипок всё ещё гудели в сознании людей. Это было, как очнуться от слишком реалистичного сна и обнаружить себя в другом месте, в другом времени, как всплыть с безмятежного дна на бушующую поверхность океана, терзаемую штормами и ветрами, только вместо придонного покоя был буйный огнь, а штормом обернулась звенящая тишина. Не сразу кто-то решился её нарушить. И первой была сама Кхаца. Она поднялась с пола, куда опустилась в изнеможении при ударе бубна, и медленно двинулась вперёд, не сводя глаз с поручика. В это время и все остальные заговорили и начали садиться за столы. Между тем, цыганка грациозно подошла к столу, за которым сидели её отец и гости.
— Ну, как я танцевала? — произнесла она, в упор глядя на Александра Ивановича.
— Это было великолепно! Просто
Однако цыганка лишь метнула на неё жестокий взгляд, но так быстро, что этого никто не успел заметить, и продолжала в ожидании смотреть на Александра.
— Ваш танец был вне всяких похвал, — улыбнувшись, ответил он. — Благодарю вас за это великолепное зрелище!
И его глаза засветились радостью и счастьем, но эти лучики были направлены не ей, той, что танцевала так страстно и самозабвенно, только для него, для этого смелого льва. Он смотрел на свою темноволосую спутницу, а та смотрела на него. Они были вместе, они были точно одно целое, прочнее гранитной скалы, прекраснее неба.
Кхаца устремила на них ещё один взор, полный смертоносных молний, но молнии не попали в цель, растеряв всю свою силу и упав в середине пути.
— Что ж, — прошептала она, — я всё равно тебя украду, драгоценный…
С этими словами она ринулась прочь от стола, исчезнув в толпе цыган.
— Это моя дочь! Дочь, ромалы! Она наш род знаменитой сделает! — восклицал радостный Тагар, немного захмелев.
— Скажите, могли бы мы покинуть вас на время, нам нужно переговорить со Славутой, — обратился к нему Александр Иванович.
— А, бабушка Славута! — воскликнул Тагар. — Она хоть и стара, но никогда не соврёт! Хотя может и заупрямиться, она сейчас почти никому не гадает. Но спросите её сами, может вам, алмазные мои, она не откажет!
Поблагодарив цыганского барона, молодые люди с почтением подошли к старой цыганке, немного задремавшей в своём кресле во главе стола.
— А, узнать судьбу хотите, — произнесла цыганка, встрепенувшись ото сна, словно почувствовав, что к ней пришли.
— Видите ли, — начал Александр, но старая цыганка его перебила.
— Не здесь, — сказала она, тяжело вставая с кресла. — Идите за мной. Бабушка Славута вам всё расскажет. Не бойтесь меня, я не злая ведьма, — с улыбкой подбодрила она молодых людей, следовавших за ней с замиранием сердца.
Цыганка провела их в маленькую тёмную угловую комнату, и вскоре за ними закрылась дверь. Наблюдая тем временем из своего угла за чужаками, черноусый цыган Гожо решился действовать. Он видел всё, и взгляд Кхацы, и её страсть, и её гнев. Поручик не должен был уйти с постоялого двора живым, этого молодого офицера ненавидел один богатый господин, Гожо сам возненавидел его, и ещё этот несчастный полюбился Кхаце! Этих поводов было более чем достаточно для убийства. Выйдя на двор перед трактиром, цыган некоторое время обдумывал, как ему поступить. Хотя ненависть и ярость его были сильны, всё же справиться в одиночку с драгунским офицером было тяжёлой задачей. Постояв на холодном ветру пару минут, он вдруг ринулся на конюшню, где усталые лошади неторопливо жевали сено и овёс. Пройдя в темноте по знакомой деревянной галерее, он оказался между денниками, где на сене, покрытом рогожкой, спал человек, закрыв лицо суконной шапкой.
— Мануш, вставай, — негромко, но властно произнёс Гожо.
Цыган потянулся и махнул рукой, делая вид, что крепко спит.
— Машуш, есть дело, — прошептал черноусый цыган, садясь на край пустого корыта.
В ответ его товарищ пробубнил какое-то проклятье, поворачиваясь к нему и сел на сене, потирая лицо грязной ладонью.
— Чего тебе? — спросил он, разминая спину.
— Дело есть, — прошептал Гожо, — за это дело я тебе пять серебряных дам, если ты молчать будешь и всё сделаешь, как я скажу.
— Э, неправду опять говоришь, обмануть решил, — произнёс Мануш, снова повалившись на сено.
— Вот деньги, — негромко сказал Гожо, позвякивая парой монет в руке.
— Эй, что сразу так не сказал, — проговорил Мануш, поднимаясь с рогожи.
— Надо от одного офицера избавиться, больно много тут вынюхивает, из-за него мы все пострадать можем, — заговорил Гожо, доверительно глядя в глаза приятелю. — Он неспроста объявился здесь, нам всем тут гибель может грозить, если он своим генералам сообщит! — Мануш хотел возразить, но Гожо продолжал: — Помнишь, как было год назад, когда мы встали в местечке Рынницы? Помнишь? Нас тогда такая же офицерская рожа выдала, помнишь? Помнишь, как тогда солдаты били нас и гнали до самой окраины? Помнишь?