Пленники горы
Шрифт:
III
Полдень. Удобно устроившись в кресле-качалке на веранде, Айтекин тщетно пыталась заставить себя заняться биологией. С этим предметом у неё нелады. А ведь через месяц – полтора ей поступать в медицинский. Но одно дело изучать человеческий организм, лечить людей, и совсем другое – копаться во внутренностях жучков и паучков, которых она ненавидит и боится столь же сильно, сколь и мышей.
В прелестную головку лезли разные мысли, но общая тема одна: Эмин и Заур, Заур и Эмин. И вопрос один – кто. Посоветоваться не с кем. Матери не скажешь, стыдно, хотя ясно,
Но она чувствует, как в самых глубинах её девичьего, никогда прежде не любившего сердца, зреет выбор, неотвратимый, как судьба.
Заур… У него нет той классической, чуть холодной красоты Эмина, но до чего же он мил. Бывает так, что в отдельности черты вроде бы не очень-то и правильные, но, собранные на одном лице, создают неповторимый облик. Таких глаз, пронзительно голубых и печальных, даже когда он смеётся, она не видела ни у кого. И руки. Их силу и нежность она почувствовала в прошлое воскресенье. Тогда они всем классом решили пойти в заброшенную деревню на противоположной стороне реки. Она потеряла равновесие, перепрыгивая с одного валуна на другой, и упала бы в бурный поток, если бы Заур вовремя не подхватил её. У неё тогда живот свело от волнения.
После случая с браконьерами ребята стали знаменитостями. Школьные девчонки были от них без ума, но ей (и не только ей) казалось, что друзья замечали только её. И было за что. Айтекин 7 оправдывала своё имя: стройная фигурка, точёный носик, огромные карие глаза и тугие косы до пояса делали её первой красавицей в школе. Ей, конечно, их внимание льстило и волновало, особенно то, как на неё глядел Заур. Правда, в последние дни он почему-то изменился. Стал избегать её, лицо бледное, печальное.
7
Айтекин – подобная Луне (азерб.).
– О чём думаешь, дочка?
Занятая своими мыслями Айтекин не заметила, как подошла мать.
– Так. Ни о чём. Голова болит от проклятой биологии. Ты можешь объяснить: для чего будущему врачу знать, как устроен организм мухи?
– Откуда же мне знать. Я женщина необразованная. Только вот мой покойный дядя часто говорил, что Всевышний всё создал по единому правилу.
– Что это за правило такое? Может, он имел в виду закон?
– Не знаю, но точно помню: он употреблял именно слово «правило». И ещё он говорил, что правила выше законов.
– Дед правильно говорил, – философски заключила Айтекин, – законы нарушают все, а правила – единицы. Мама, ты не принесёшь мне чаю?
– Конечно, дочка. С твоим любимым ореховым вареньем? И я выпью, пожалуй. Что-то в горле пересохло.
Минут через десять они распивали ароматный цейлонский чай. Диляра-ханум казалась взволнованной. Она то шумно вздыхала, то покашливала, то пристально глядела на дочь. Айтекин, наконец, не выдержала.
– Мама, что с тобой? Ты себя хорошо чувствуешь?
– Всё в порядке, дочка.
– Нет. Ты не в себе. Что-то случилось?
– Я хочу поговорить с тобой, – решилась наконец Диляра-ханум.
– О чём? – не отрываясь от чтения, спросила Айтекин.
– У меня состоялся разговор с директором школы.
Айтекин вопросительно посмотрела на мать.
– Она прочит тебя в кандидаты на золотую медаль.
Глаза девушки засветились от радости.
– Как здорово! – воскликнула она, – теперь мне нужно будет готовиться лишь по биологии.
Она обняла мать за шею и расцеловала её. Однако, увидев её смущенное лицо, удивлённо спросила. – Мама, ты не рада? Что-то не так?
– Всё хорошо, моя девочка. Даже очень хорошо.
– Что значит «очень хорошо»?
– Ну, видишь ли, – Диляра-ханум старалась подыскать нужные слова, но безуспешно, – она сватала тебя за Эмина.
Диляра-ханум испуганно посмотрела на внезапно побледневшее лицо дочери.
– И что ты ей ответила? – тихо спросила Айтекин.
– Я? Сказала, что ты ещё ребёнок и что вам… тебе в институт поступать надо. Но она меня заверила, что сейчас вы будете только помолвлены, а свадьбу сыграем потом.
– Мама, ты дала согласие, не спросив меня? – лицо Айтекин исказилось от обиды и гнева.
– Согласие, несогласие. Спросив, не спросив, – Диляру-ханум начала разбирать злость, – причём тут всё это! Вы же дружите. Он прекрасный парень. Я советовалась с дядей Абдуллой, и он одобрил наше решение.
– Ты дала согласие, не спросив меня, – на глазах у девушки выступили слёзы. – Как ты могла так поступить со мной?
И тут впервые в жизни Диляру-ханум прорвало. Она обрушилась на дочь с потоком упрёков и обвинений. Она кричала на своё любимое дитя, обвиняя его в чёрной неблагодарности, эгоизме, глупости и прочих смертных грехах. Она говорила об их бедности и той жизни, которая откроется ей, породнись они со столь знатным семейством. Айтекин молча слушала мать, и в её широко раскрытых глазах читался ужас.
– Дура! – выкрикнула напоследок Диляра-ханум. – Я знаю, кто у тебя на уме. Этот бездельник и драчун Заур.
– Никакой он не бездельник! – закричала Айтекин, – если хочешь знать, то он лучше всех. А ты, ты всё испортила. Я бы сама всё решила без твоей помощи. Но ты всё испортила.
Айтекин пулей слетела с веранды и бросилась к калитке.
– Вернись сейчас же, – крикнула ей вдогонку мать.
Тщетно. Стукнула дверь, и всё стихло. Диляра-ханум опустилась на стул и дрожащими руками обхватила голову. Она всеми силами старалась понять, правильно ли поступила, и если ошиблась, то насколько страшной была ошибка.
IV
Солнце уже клонилось к закату, когда Заур, только что расставшийся с Эмином, вернулся домой. Настроение сегодня, как и все последние дни после выпускного бала, было не очень хорошим. К тому же предстоял неприятный разговор с родителями: он должен, наконец, решить, куда будет поступать. Собственно, он давно решил, кем станет, но никто, кроме брата и Эмина, об этом не знал. Им Заур признался, что станет биологом-охотоведом.
Когда он поведал свою тайну Эмину, у того лицо вытянулось от удивления.