Пленники
Шрифт:
— Э, приятель, погоди-ка! — крикнул Оник вслед неторопливо удалявшемуся Андрею и повернулся к круглолицему:
— Зачем зря беспокоить вашего старосту? У человека, должно быть, есть дела поважнее. Мы тоже спешим. Не задерживайте нас. Если в каждом селе будут звать старосту, допрашивать, кто мы и откуда, — когда мы дойдем до места? Вы, я вижу, неглупые люди… и так поймете меня. Что вам нужно?
Но увертки Оника не помогли, — круглолицый был непоколебим.
— Ступай, ступай! — прикрикнул он на Андрея.
Оник с отчаянием оглянулся на своих товарищей, хотел еще что-то сказать, но закусил губу и, сделав несколько шагов
— Попались! — процедил сквозь зубы Великанов.
— Пусть хоть повесят, — шепотом отозвался Оник, — мы из Львова, идем в Тернополь. Понятно?..
Они замолчали. Перешептывание могло возбудить подозрение. Люди из толпы наблюдали за ними и о чем-то негромко переговаривались.
Из хаты напротив вышла девушка с ведрами, направилась к колодцу. Мальчуган загонял хворостиной во двор гусей, — гусак шипел на него и, выгнув шею, кривил голову, грозя клюнуть. Из-за плетня, как братья, выглядывали на улицу круглые спелые подсолнухи.
Где-то люди воевали, проливали кровь, мучались в лагерях, а здесь все было, как раньше, до войны: жили, работали, развлекались по-своему… Странная штука жизнь, — пойми вот ее! — раздумывал Оник. Вот и у них в селе, в Армении, тоже, наверное, ничего не изменилось. Такая же деревенская жизнь. Стадо коров возвращается с пастбища, следом за ним пылит отара овец. Пастух, дед Амбо, въезжая на осле в село, — смешно торчат его длинные худые ноги, — говорит встречным: «Здравствуйте, колхозники!» Так приветствует он односельчан со дня основания колхоза, переняв манеру городского инструктора. Дед Амбо был в селе живой памятью об этом смешном инструкторе, который даже не знал, когда начинают ломку табачного листа. Односельчане отвечали пастуху, смеясь, а на лице деда Амбо, огрубевшем от ветра, солнца и времени, — как бы вытесанном из камня, — не появлялось даже подобия улыбки. И вслед седобородому старику доносился дружный, беззлобный хохот. Дед проезжал, на улицах села появлялись молодые невестки и парни, — кто загоняет во двор скотину, кто идет по воду, кто несет к роднику мыть посуду, кто с узелком в руках спешит узнать, когда уходит машина в город…
Нить этих невольно возникших воспоминаний Оника оборвал какой-то парнишка. Запыхавшись, он подбежал к круглолицему, сказал ему что-то, а тот передал окружающим. Все поспешно зашагали в ту сторону, куда ушел Андрей.
Круглолицый подождал, когда все скрылись за углом, и повернулся к беглецам:
— Пошли!
— А староста не придет? — спросил Оник словно бы невзначай.
— Не ваше дело! Идите за мной!
Они молча повиновались.
В конце улицы круглолицый остановился и сказал Онику:
— Ты зайди в этот двор, подожди меня. Сейчас я устрою твоих товарищей и вернусь.
Тон его речи был уже совсем другой — мягче, спокойнее. Не находя объяснений этому, Оник тем не менее решил подчиниться круглолицему.
— А товарищи мои где будут? — спросил он.
— Недалеко. Не бойся!
Оник вошел в указанный двор, — там никого не было, — и сквозь щель в изгороди стал наблюдать, куда поведут Гарника и Великанова. Те свернули за угол в соседнюю улицу. Онику уже ясно было, что их прячут, но он никак не мог понять, почему этот человек только что собирался передать их в руки старосты. Что за загадка?
Во двор вошла женщина. Увидев Оника, она чуть попятилась:
— Кто вы такой?
— Прохожий, тетушка. Шли своей дорогой, но какой-то человек задержал тут нас, велел… пригласил меня зайти сюда, сказал, что скоро придет сам.
— А! То мой муж, Петро! Ну, заходьте до хаты!
— Ваш муж? Такое круглое лицо, да? Полный…
— Да, да. Заходьте! А и худой же вы!.. Видно, что заботились там о вас неплохо… Да что они, проклятые, — матерей, сестер, жен не имеют? Детей не имеют?
Странно было слышать такие речи от незнакомой женщины. Откуда ей знать, кто перед нею, откуда идет. Уж не провокация ли?
— Ничего не знаю, тетя, — сказал Оник, идя за нею в дом.
— Я просто прохожий. Говорю же: шел мимо, а ваш муж вот задержал…
Женщина удивилась.
— Задержал! Да что он, сошел с ума!? Неделю назад тут схватили двоих парней, вроде вас, повесили и три дня не разрешали снимать трупы. Староста едва выпросил у коменданта разрешение похоронить их — по селу невозможно было пройти, они уже стали разлагаться…
Глаза у Оника чуть не вылезли из орбит. Только сейчас он понял, в какое они попали село, и проклинал себя за неосмотрительность. Он хотел было подробней расспросить женщину о немцах, о повешенных ребятах, но пришел хозяин хаты. Увидев, что жена собирает на стол, он предупредил ее:
— Стакан молока и кусочек хлеба, — больше ничего ему не давай. Долго голодал?
Оник молча кивнул.
— Оно и видно. Стакан молока да кусок хлеба! Надо окрепнуть, мясо потом будешь есть. И вот что, парень: в хате я держать тебя не могу, — нельзя. У нас в хлеву две двери. Одна открывается во двор, другая в поле. Будешь жить в хлеву. Сунутся немцы — выскакивай, как удобней будет. Там и сено есть… Ладно, пока ешь.
Оник отпил несколько глотков молока, потом маленький кусок хлеба накрошил в стакан.
— Крестьянин? — спросил хозяин.
— Когда-то был им, — на всякий случай уклонился от прямого ответа Оник.
— Говоришь, в Тернополь идете?. Пробираетесь к нашим?
Оник отодвинул недопитый стакан:
— Кто такие «наши?» Сказано: идем в Тернополь и все тут!..
— Ладно. Допивай молоко, допивай!
Трудно было Онику под любопытными взглядами двух незнакомых людей, когда не знаешь, что думают они о тебе, что намерены делать. Сначала круглолицый явно хотел арестовать их. Теперь держится как заботливый друг, подает советы. На чьей стороне этот человек? Оник не мог ничего понять. Во всяком случае, он не до конца доверял человеку, у которого сидел. Жаль, быстро он подоспел: если бы хоть малость задержался, от его словоохотливой жены можно было узнать, кто он такой, кем был раньше, что делает сейчас.
Оник допил стакан и поставил на стол. Оглянулся на дверь.
Хозяин больше ни о чем не допытывался.
— Идем! — поднялся он.
Они вошли в хлев. В одном углу его было сложено сено, в другом привязаны две коровы и теленок.
— Вот, переспишь там, — указал на сено хозяин. — Только не выходи отсюда, пока я не приду… Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, большое спасибо! — почти машинально ответил Оник, направляясь в угол.
Он быстро приготовил себе место для сна. Прекрасная постель: мягкая, удобная, полная ароматов полевых трав! Не беда, что примешивался запах навоза. Сколько раз Онику приходилось ночевать в колхозном хлеву, где стоял тот же крепкий, с детства знакомый запах.