Пленных не брать!
Шрифт:
2
– ...И я ее проглотил, – закончил Станислав Федорович.
Мы сидели на своих местах. Рассказывал он долго, дело шло уже к вечеру, я всю задницу отсидел, примостившись на каком-то металлическом обломке.
– Занимательно, – сказал Москаленко, когда сообразил, что повествование завершенною.
Тиснул мужик свой роман, ничего не скажешь, интересный... Значит, вот зачем нас сюда несли черти и совместная идея правительств России и Украины. Руна. Побрякушечка серебряная, с помощью которой полковник Станислав Федорович наколотил тут вокруг бронетехники и черепушек накидал. О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями? Полковой комиссар Воскобойников.
– И что потом?
– А потом она вышла естественным путем, извините за натурализм. Я ее, конечно, помыл... – улыбнулся полковник.
Если честно, я хрен понял, сам это полковник был или его дед. Дневники эти... Шизанутый по всей башке этот Станислав Федорович, вот что я точно знаю теперь. И то, что он до сих пор не полоснул очередью, большая для нас удача. Да и за каким бесом он устроил нам лекцию? Вон, тем, чьи ребра и хребты вокруг валяются, небось не устраивал, коротенько так разбирался...
– Занимательно, – повторил Москаленко.
– Вы считаете, товарищ капитан? – осведомился Воскобойников.
Его жена, или кем там она ему приходилась, устала держать автомат, опустила его, но видно было, что стрелять будет без размышлений.
– Да... Можно еще немного воды?
– Юля... – коротко бросил полковник. Женщина вздохнула и ушла в дом.
– Вы одного не учли, – продолжал Москаленко. – Вас посылали наудачу, по принципу личной преданности.
– Не исключаю, – согласился Воскобойников.
– А наш отряд отбирали иначе. Вы застрелили этого немецкого офицера, Айнцигера, и путаете нас, что с нами произойдет та же история – перебьем друг друга, а последний положит Руну в карман и поселится в вашем доме, к примеру.
– При условии, что я отдам вам Руну, – кивнул полковник.
– Так вот, нас отбирали по принципу психоэмоциональной устойчивости. Иначе говоря, Руна на нас не действует в том смысле, что не подчиняет себе.
– Ерунда...
– Проверим? – сказал Москаленко.
Когда капитан успел метнуть нож, где он его прятал – я не заметил. Лезвие вошло чуть ниже левой ключицы Воскобойникова; Станислав Федорович успел выстрелить, дал короткую очередь, но Москаленко был не простой пехотный капитан, потому что в два прыжка, словно размазавшись в воздухе, достиг крыльца и сбил Воскобойникова со ступеньки. Я не стал долго думать, потому что проигрыш Москаленко означал наш общий проигрыш, и кинулся следом. Остальные рванули за мной – кроме дурака Васюни и доктора, который был в любом случае не боец. Я успел вовремя – баба выскочила на крыльцо, но баба и есть баба, выставила перед собой автомат, который я крутанул за ствол, а потом от души приложил ей кулаком. Потом добавил прикладом в живот – женщин бить, конечно, сучье дело, но своя жопа дороже. Костик и Шевкун навалились на хрипевшего полковника, а прапор помог мне обыскать пленницу. Никакого оружия при ней мы больше не нашли.
Беранже остался не у дел и подобрал пулемет.
Полковник неожиданно перестал биться и пробормотал:
– Перевяжите плечо.
– Сейчас, – сказал Москаленко и резким движением выдернул нож.
Воскобойников даже не охнул.
– Перевяжи! – крикнул капитан Блошкину. Доктор словно очнулся, потопал к крыльцу, завозился в своей врачебной сумке. Воскобойников, со свистом дыша сквозь стиснутые зубы, сел поудобнее, прислонился к стенке, пока Блошкин его ремонтировал. Капитан присел рядом, упер ствол взятого у женщины автомата в бок полковнику.
– Смотри-ка, сволочь, – сказал Воскобойников удивленно. – Получилось.
Я сначала не сообразил, о чем он, а потом понял: Руна его подвела. Железячка эта мудрая, за которой мы пришли.
– Как вам говорил финский дед? – спросил Москаленко. – Руна сама выберет хозяина, когда придет время?
– Не дед. Учитель, – поправил полковник. Вообще-то он был полковой комиссар (или не он? Черт их разберет, лучше про это не думать, а то мозги закипят), но мне удобнее было называть его полковником.
– Вот и пришел этот момент, – заключил Москаленко.
– И нам пора в Сариолу, – задумчиво произнесла женщина.
Я ей чересчур сильно, наверное, приложил: до сих пор держалась руками за живот, а щека заплыла красно-синим. Полковник только сейчас, похоже, разглядел, что случилось, нашел меня взглядом и пообещал:
– А вот за это кровью умоешься, падаль.
– Война, полковник, – сказал я.
– Кровью, – со значением повторил он. – Потерпи, Юленька. Всё будет хорошо, никакой Сариолы. Вспомни лучше: Стокгольм, маленькие кафе, кофе с булочками... «Силья-Лайн Симфония»... замечательный Свеаборг...
– Мне давно уже кажется, что этого никогда не было. Что я видела всё это в кино, – ответила женщина. – Ты отдашь им Руну?
Они беседовали, словно нас здесь совсем не стояло. Наверное, это называется презрением, очень высокой степенью презрения. Мне даже самому стало противно.
– Отдам, – сказал Воскобойников. – Конечно, отдам. Мне она больше не нужна, и я ей больше не нужен, ты же видишь...
– То, что ты мне рассказал... Это всё правда?
– Правда. Я же рассказывал раньше.
– Ты не рассказывал. Ты читал дневники деда.
– Деда... – эхом отозвался Воскобойников.
– Или это были твои дневники?!
Полковник промолчал. Потом повернулся к Москаленко и попросил:
– У вас есть выпить?
– Вот. – Капитан протянул флягу. – Спирт.
– О'кей, – сказал полковник и, отвинтив крышечку, сделал пару больших глотков. Поморщился, выдохнул, пожаловался: – Столько лет – один самогон, а я его и гнать толком не умею...
– Оставьте себе, – сказал Москаленко. Фляга, булькнув, легла на некрашеные доски крыльца.