Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Плескачевская Инесса

Сама Майя признавала: «Бывает, творческие люди, даже близкие, как-то завидуют друг другу. С ним этого не может быть. Он болеет за меня как никто». А на вопрос «чем гордитесь?» отвечала: «Мужем – я им постоянно восхищаюсь».

Идиллия? Похоже. Но лично я в идиллические отношения (любые) не очень верю: есть то, что видят окружающие, и есть то, о чем знают только двое. Или трое.

О флиртах друг друга они, как правило, знали. Окружающие тоже. Многие ждали скандалов и развода, но ни того ни другого не было. Как вспоминает народная артистка СССР Маргарита Дроздова: «Родион Щедрин на эти разговоры с улыбкой кивал: “У меня потрясающий вкус, я могу понять мужчин, которые, когда Майю видят, сходят с ума. Я сам в свое время сошел с ума!” Майе Михайловне просто требовалось для творчества поклонение сильного пола».

У звезды должны быть поклонники – конечно. Народная артистка РСФСР Наталия Касаткина, первая исполнительница партии Рока в балете «Кармен-сюита», говорила мне:

– Я могу сказать только, что это одно целое. Мы

жили вместе в Снегирях. Он спускался вниз ловить рыбу. И они приходили к нам. Оба рыжие, конопатые, такие смешные. Это один организм – Родион и Майя. Я знаю, что там… Мне много вопросов задавали, и я на них никогда не отвечаю.

О романе Щедрина с швейцарской актрисой австрийского происхождения Марией Шелл знали все. И Майя, конечно, тоже. Ей это очевидно не нравилось, но поделать она ничего не могла – только ждать. Почему «очевидно»? Когда в феврале 2020 года я была дома у Родиона Щедрина в Мюнхене, мы, конечно, говорили о Майе Михайловне. Чтобы понять, какой она была на самом деле, Щедрин посоветовал посмотреть документальный фильм 1987 года «Майя Плисецкая – знакомая и незнакомая». Сказал, что в этом фильме она больше всего похожа на себя настоящую. Я, конечно, посмотрела. В самом начале фильма есть кадры, снятые в Литве, гражданство которой Плисецкая и Щедрин получили почти сразу после распада Советского Союза. У них была усадьба в Тракае, куда они любили приезжать летом. Кадры сняты в микроавтобусе – автобус едет, а две женщины в кадре слушают популярную тогда итальянскую эстраду и пританцовывают. Вернее, танцует одна – ворожит руками, которые весь мир называет волшебными. Напротив Майи сидит и широко улыбается Мария Шелл. Она, конечно, не танцует: кто осмелится конкурировать с несравненной? Есть в этой сцене какая-то неловкость, нарочитость – и в извивающихся руках Плисецкой, и в улыбке Шелл. Две женщины, любящие одного мужчину, находятся в замкнутом пространстве и делают вид, что все хорошо, – цивилизованно, по-европейски, без скандалов.

В книге «Я, Майя Плисецкая» балерина упоминает Марию Шелл несколько раз. Например, рассказывая об эпизоде, когда накануне премьеры балета «Дама с собачкой» ее партнер Борис Ефимов неожиданно простудился и это могло сорвать спектакль. Она позвонила Щедрину, и ее муж тут же приехал с Шелл, которая дала Борису таблетку, после которой он смог танцевать. Еще она пишет, что у них с Щедриным дома была такса Бати, которую подарила Мария Шелл.

Это была не первая такса, которую Шелл дарила возлюбленному. В 1960 году на съемках фильма «Симаррон» у нее случился бурный роман с Гленном Фордом – роковым мужчиной Голливуда, у которого были романы почти со всеми партнершами по съемкам. В 1981 году, когда от краткосрочного романа остались лишь воспоминания (но, судя по всему, хорошие), Мария подарила Гленну таксу по кличке Бисмарк. Он настолько полюбил пса, что после того, как тот умер, завещал его кремировать, а прах сохранить, чтобы потом, когда и сам умрет (что случилось в 2006 году), объединить прах и похоронить вместе.

Но, конечно, ничего подобного с подарком Марии Шелл Щедрину – таксой Бати – и быть не могло, ведь у Щедрина была Плисецкая, которой пришлось терпеть соперницу (и я не Бати имею в виду). Мария Шелл любила Родиона Щедрина истово и безоглядно и надеялась на то, что с женой он разведется. Почему я так в этом уверена? Потому что читала ее письма, адресованные Щедрину, которые он среди прочих документов передал в архив Государственного центрального театрального музея имени А. А. Бахрушина.

«Любовь моя, сейчас почти 8 часов вечера, и ты все еще прекрасно и мирно спишь без боли. Я так благодарна за этот день. Это был прекрасный день. Длинный и хороший – с тобой. Я немного поработала и слушала твое дыхание. Может быть, ты поспишь до завтрашнего утра. Я приду рано, чтобы увидеть твои глаза. Сейчас я подожду, пока стемнеет, чтобы быть уверенной, что ты проспишь до утра. Если тебе будет что-то нужно, нажми на красную кнопку, а если ты проснешься ночью, пожалуйста, позвони мне в любое время, когда захочешь. Я дома, а телефон стоит рядом с моим спящим ухом, которое ждет услышать твой голос».

По-видимому, это трогательное и заботливое, но не датированное, письмо написано, когда Родион Константинович лежал в больнице: Шелл упоминает медсестру и прошедшую операцию. В одном из интервью об этой операции и роли Шелл в ней говорит и Майя Плисецкая: «Она просто спасла жизнь Щедрину, когда нужна была срочная операция в Германии. Вместе с профессором Эглертом нашла в этот же день самого лучшего врача. На нее молиться надо».

«Мой Родион, моя любовь, спасибо за невероятные дни, спасибо за твою любовь», – читаю в записке, написанной на визитке Марии Шелл. Короткие записки она писала на своих визитках, зачеркивая фамилию и оставляя только имя, а под ним рисовала сердечко. Вот еще одна: «Последнее слово любви. Пусть все будет хорошо, будь счастлив. Пусть я буду жить в твоем сердце… Однажды я буду в твоих руках… Благословляю тебя каждое мгновение моей жизни». Звучит как расставание? Может быть. Выбирая между двумя женщинами – Майей Плисецкой и Марией Шелл, – Щедрин выбрал Майю.

В 1991 году Шелл попыталась покончить с собой. Было ли тому причиной разбитое сердце? В одном интервью Щедрин говорил: «Когда с Марией случился душевный кризис, меня уже три месяца не было в Германии. Обо всем я узнал в Англии из газет. Так что в этом смысле у меня есть алиби». Значит, он понимал, что алиби ему нужно. А Плисецкая говорила в интервью: «Мария Шелл очень больной человек. Она не раз пыталась наложить на себя руки. Ее любимый племянник покончил с собой. Это есть в семье. Это большая трагедия. Марию можно только пожалеть, потому что она очень добрый человек».

Накануне золотой свадьбы Майя Плисецкая говорила в интервью газете «Комсомольская правда»: «Он меня любит так же, как и любил. Отношение такое, что лучше быть не может. И это естественно. Потому что всю жизнь делать вид невозможно. Когда-нибудь это проявится. В чем-нибудь. Просто мы любим друг друга, вот и все. Это очень трудно, но и просто». Признавалась, что характер у нее трудный, а на вопрос «кто в семье лидер?» отвечала, не задумываясь: «Я думаю, что он лидер. Потому что больше я его слушаю». Этот ответ у людей, не вхожих в семью, вызывал как минимум удивление: как же так – пассионарная, резкая в словах и поступках Майя признает лидерство за внешне спокойным и как будто на первый план не стремящимся Щедриным? Именно так: «Я готова молиться на него. Родион Константинович – вся моя жизнь. Не было бы его, не было бы и меня».

«Майя с Робиком обожают друг друга – смотреть приятно, и им есть о чем поговорить», – писала Лиля Брик своей сестре Эльзе Триоле в Париж еще в самом начале официальных отношений Майи и Родиона, в марте 1960 года. На вопрос о том, хорошо ли жила звездная пара, племянница балерины Анна Плисецкая говорила: «Примерно как Любовь Орлова и Григорий Александров. Должна быть красивая пара. Кто будет спрашивать, какие там взаимоотношения? Он порой жестко с ней разговаривал, и она его слушалась».

Дмитрий Брянцев, артист балета, ставший известным хореографом (кстати, один из двоих, кого в беседе со мной Щедрин назвал по-настоящему музыкальными, другой – Валентин Елизарьев), вспоминает, как, уверенный, что весь щедринский мир вращается вокруг Майи, был удивлен, почти потрясен, обнаружив, что на самом деле все ровно наоборот. «Когда я сам начал ставить балеты, мне передали весьма лестное предложение Плисецкой сделать что-нибудь вместе (Брянцев поставил балет Родиона Щедрина «Конек-Горбунок» в Риме, когда там балетной труппой руководила Майя Плисецкая. – И. П.). И вот мы мило беседуем с Майей Михайловной, она оказалась очень обязательной. Есть у нее что-то такое змеиное – в пластике, во взгляде, в поведении… Конечно, я сразу попал под этот магнит. Мы ждали “Робика”, чтобы послушать кое-какую музыку. Майя Плисецкая – суперженщина, суперактриса. Мир создан вокруг нее, и, видимо, “Робик” возвращается домой тоже единственно ради нее. Для меня это было очевидно. Поначалу так оно и казалось: мы перешли в квартиру-кабинет Родиона Константиновича, послушали “Всенощную” Рахманинова… Музыка звучала, время шло, настроение Щедрина менялось. На очередную просьбу поставить что-то еще он выключил технику и сказал: “Майя! Если тебе безразлично твое время, то у меня его не так много. И о приходе Димы меня надо было предупредить заранее. А теперь оба – в ногу!” И мы отправились из кабинета: Майя, на цыпочках, впереди, я – следом».

Щедрин признает: у него характер тоже не самый простой: «Сколь я друг, столь и враг хороший. И я с углами, не овальный. Это и про меня строки Павла Когана: “Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал”. Бываю также излишне упрям и недипломатичен. Майя Михайловна в таких случаях любила говорить, что я “кручу ручку” – на своем настаиваю. Но как раз ей-то я почти всегда уступал и почти всегда делал это с удовольствием».

Правда, другие мужчины, дружившие с Майей Михайловной (именно дружившие – да, я верю в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, потому что и сама дружу со многими), рассказывали мне истории, подобные той, что поведал Дмитрий Брянцев. Если мужчины долго засиживались в гостях в квартире на Тверской (а такое бывало не раз), Родион Константинович мог запросто войти в гостиную и сказать: «Аудиенция окончена». И она действительно тут же заканчивалась.

Валерий Лагунов рассказывал, что Майя Михайловна после переезда в Мюнхен скучала: в отличие от Щедрина, говорящего на английском и немецком (причем оба эти языка он выучил сам), имеющего обширные личные и деловые связи, ее круг общения был ограничен. Бывало, созванивалась с московскими друзьями, а потом резко прерывала разговор: «Он пришел».

И все же Лагунов Щедрину благодарен:

– Он жестко сечет все, очень жестко. Он меня не воспринимал. На своей основе стоит очень плотно, не пробьешь. Я безумно рад, что он вот так ее поддерживал. Это очень важно было, понимаете, ее бы сожрали. Слишком большой талант. Молодец, что поставил памятник. Спасибо ему, низкий поклон. Я преклоняюсь перед ним, что он так ее продержал до конца дней. Хороший муж. И вообще последние сорок лет они просто насмерть стояли друг за друга. Мне это очень нравилось. Без него она бы ничего не имела. Все спектакли закрывали, а он приходил к Фурцевой с блокнотом и говорил: «Екатерина Алексеевна, вот “Кармен”, вот вы закрыли этот спектакль, а я пришел, чтобы записать, что вам не нравится. Мы вам покажем второй раз». Так же с «Анной Карениной» было. Уланова сидела с Фурцевой, говорила, что это плохо и так далее. Почему она это сделала? Ревность! Пятнадцать лет существовал спектакль. И аншлаги, и другие танцевали балерины, Кондратьева танцевала замечательно. Ревность какая-то, понимаете. Потому что Майя тут выступила еще и балетмейстером.