Плод чужого воображения
Шрифт:
Начали подтягиваться к Полковнику, не сговариваясь. Мы с Ларисой, Гришу чуть не силком затащил – хоть на полчасика, говорю, посидишь с нами, перекусишь; Адвокат, Степан Ильич и Любаша, Инесса, Доктор… Причем не один. Привел гостя. Закон парных случаев. То ни одного, а то чуть не каждый день повадились. Вот, говорит, мой старинный душевный друг, Олег Христофорович Монахов. Прошу любить да жаловать. Философ, путешественник и доктор физико-математических наук. Во как! Целый доктор – это вам не кот начихал! А гость кланяется – здоровенный, толстый, с рыжей бородищей и пучком волос на затылке. Прямо… не знаю! Викинг! Честному собранию,
– Очень приятно! – говорит Инесса. – Люблю путешествовать! Где вы уже были? Европа? Америка?
– Азия! – бухает гость. – Непал, Индия, Тибет.
– Олег время от времени живет в буддистских монастырях, – сказал Доктор.
– Вы монах? – спрашивает Инесса, улыбаясь, вроде с намеком.
– Нет, я гость. Там может остановиться любой, главное – соблюдать правила. Не мешать, не лезть, не пить водку, не шуметь. Можно поработать в поле. Или дров наколоть. Не обязательно в монастыре, можно в палатке неподалеку. А то и в лесу в горах.
– В лесу? А не страшно? Вдруг разбойники?
– Нет. Людей там практически нет, тишина первозданная. Костерок, супчик варится, рядом ручей или речка журчит. – Он помолчал – ожидал, должно быть, чтобы мы настроились. – И такое просветление на тебя снисходит – вдруг понимаешь: так было и сто лет назад, и тысячу, и пять тысяч – ничего не поменялось, а ты песчинка в глазу мироздания. Угораздило тебя появиться в этом замечательном мире – живи и радуйся! И главное, ни тэвэ, ни Интернета, ни связи. Попадаешь в естественную среду, так сказать. И что самое интересное, господа: чувствуешь себя частью этой самой среды! Деревом, глухарем, ручьем или рыбой, понимаете? Слияние полное.
– Песчинкой в глазу мироздания, – повторила Инесса. – Ручьем и рыбой! Лихо!
– А если что-нибудь случится? Болезнь или травма, а вокруг никого? – спрашивает Полковник.
Гость развел руками.
– Как Бог даст. Никто не живет дважды.
Тут хлопнула калитка – смотрим, Денис! Мы переглянулись, понимая друг друга без слов: принесла же нелегкая! Три дня не было, мы и думать о соседях забыли, а они тут как тут. То есть пока один Денис. С торбой – слышно, как звякают бутылки.
– Наше вам! – кричит. – Прекрасным дамам! Полковник! Доктор! Степан! О, у нас гости? – и тянет руку Олегу Монахову. – Рад, рад, нашего полку прибыло! Денис! – роняет голову на грудь. – Прошу, как говорится, к нашему шалашу.
Заметно, что уже успел отметиться – морда красная, растрепанный, кричит. Точно пьяница.
– Олег, – басит доктор физико-математических, пожимая протянутую руку, присматриваясь к Денису. – Очень приятно.
– А где супруга? – спрашивает Полковник. – Почему в одиночестве?
– Ирка? Собирается к приятельнице, марафет наводит. А Зина придет попозже, помогает. Да мне без них кайф, честное слово. А вы кто? – обращается к Олегу Монахову. – Артист? Где-то я вас видел!
Тот пожимает плечами.
– Я на все руки. Могу дрова наколоть, не надо? И артист.
– Ну
Мы переглянулись: ну прямо душа компании! Первый парень на деревне. И главное, на «ты»!
Полковник разлил, а куда деваться? Гриша пить отказался. Сидит, глаз не поднимает, мне даже жалко его стало, и досада на себя: зачем тащил? Плохо ему с нами, не надо было. Инесса переводит взгляд с меня на него и вдруг говорит:
– Гриша, Мастер вас очень хвалит, может, и ко мне наведаетесь? Крыльцо уже совсем развалилось, как? – и улыбается.
Гриша вспыхнул, отвечает:
– Можно. – Голос хриплый от волнения.
– Договорились! – говорит Инесса. – Скажете Мастеру, когда сможете, а он мне. Буду ждать.
– Пойло стынет! – вмешался Денис. – За нас!
Выпили мы. И пошло-поехало. Разговоры, шутки, смех. Вроде и Денис уже не такой страшный, как сначала. Люди все разные, этот – шебутной и нахальный, но вроде широкая натура и подлости в нем не чувствуется.
Потом пошли анекдоты, всякие смешные истории. Гриша извинился и ушел. Любаша хохочет на шутки Доктора, Степан Ильич серьезный, на жену поглядывает, видно, что любит ее и гордится. И Денис на нее поглядывает: зыркнет и сразу на Степана Ильича взгляд переводит. А она так просто красавица: глаза серые, румяная, смеется, ямочками играет. И ни грамма косметики, вся как есть натуральная. Инесса тоже красавица, но по-другому, как бы это сказать… вроде как художник ее нарисовал, в шикарных нарядах, шляпа соломенная с цветами, глазищи сверкают, кожа как снег, пальцы длинные, с красными ногтями, и вся какая-то не наша, видно, что не из простых. Но женщина хорошая, хоть и с подковыркой, и язык острый, как полоснет – мало не покажется. Больше всего достается Доктору, хотя и Полковнику перепадает. Но Доктор вроде как-то ближе ей по мозгам, иногда как сцепятся, не пойми о чем, ерунда какая-то, причем Доктор спокоен, как камень, а Инесса так и полыхает, а то и вообще возьмет да уйдет, хлопнув калиткой. Доктор называет это «ультима ратио», что значит «последний довод» на латыни, как он объяснил, на него эти штучки не действуют, он хирург, привык резать. Полковник хоть и бравый, а пожиже будет в этом смысле. Нравится она ему, все говорят, жалко, что не получилось у них, хотя, с другой стороны, еще не вечер. Но если что, Инесса его подомнет, он и не пикнет. Сильная женщина! Ни грома, ни тучи не боится, в хорошем смысле, конечно. Я иногда думаю, что… И обрываю себя, не даю воли.
А тут вдруг Инесса вспомнила про клуб «Кикимора». Говорит, а чья это очередь свой рассказ представить?
– Клуб «Кикимора»? – спрашивает Олег Монахов. – Это про что?
– Про мистику, – объясняет Лариса. – Доктор уже отчитался, теперь очередь других.
– Давайте я! – вдруг говорит Любаша и вспыхивает, как маков цвет.
– Люба, – говорит Степан Ильич на всякий случай.
– А про любовь можно? – спрашивает Любаша. – Я про мистику не знаю.
Она выпила, раскраснелась – глаза голубые, волосы русые, румянец во всю щеку… Хороша!
– Люба! – повторил Степан Ильич.
– Можно! – закричала Инесса. – В любви и мистике много общего, правда, Олег? Вы, как философ, согласны?
– Согласен. Ни то ни другое не поддается рациональному объяснению.
Конец ознакомительного фрагмента.