Плод чужого воображения

Бачинская Инна Юрьевна

– А вы купили дачу или сняли? – вдруг спрашивает Любаша.

– Люба! – негромко говорит Степан Ильич.

– Это дедова дача, – говорит Дионис. – Мы о ней и думать забыли, но в городской квартире ремонт затеяли, вот и пришлось. Я тут в последний раз еще в школе был, рыбу с дедом ловили. Сто лет назад. И после его смерти приезжал всего раз, кажется.

– Дом сырой, воняет сыростью, – сказала Иричка. – Темно, тесно… Терпеть не могу дачи! Не моя романтика. Продать к черту, пока не развалился, и делов!

– А чего же не продали? – спросил Доктор.

– Да я понятия

про нее не имела! – воскликнула Иричка. – И у Дионисия начисто из головы выскочило. Он себя не помнит, а тут какая-то дрянная дача!

– Ирка, не начинай! – Денис уставился на жену тяжелым взглядом. – Не порть кайф!

– Это ты не порть! – фыркнула Иричка.

– Денис, пожалуйста, котлетки с картошечкой! – поспешно вмешалась Любаша. – Накладывайте!

– Сами делали или из полуфабрикатов? – спросил Денис.

– Ну что вы, какие полуфабрикаты! Сама!

– Пища богов! – Денис запихнул в рот котлету. – Повезло вашему мужу. И за какие только заслуги. Завидую вам, Степа, честное слово!

Он с улыбкой смотрел на Степана Ильича. Тот не ответил, даже не взглянул в его сторону. Степа, надо же! Никто из нас никогда не называл его Степой, а этот запросто, как к собутыльнику. А налоговик наш, видимо, растерялся, не поставил нахала на место. Дальше больше. «Козел!» – негромко сказала Иричка. Я ушам не поверил! Смотрю, моя Лариса даже рот открыла: ну, дает! К счастью, Денис не услышал. Полковник еще больше побагровел. Доктор молчал, на губах вроде улыбочка, наблюдал. Знаток человеков, как он себя назвал однажды. Пауза возникла какая-то нехорошая. Адвокат сидит, тоже с улыбочкой, но какой-то недоброй, огоньки дрожат в стеклах очков…

– А где Гриша? – спрашиваю у Ларисы.

– На кухне, ужинает.

– Почему на кухне? Надо было сюда.

– Он не захотел, стесняется.

Я только вздохнул. Есть в ней это, есть! Доктор называет подобное явление иностранным словом «снобизм». В смысле, не впишется работяга в наш дружный интеллигентный коллектив, рылом не вышел. Встал и пошел за Гришей. Она мне вслед:

– Петя, не надо!

Я только рукой махнул. Гриша мой ученик, хороший парень с несчастной судьбой. В свое время я с ним здорово повозился. Шел поперек и воспитателю, и даже директору. И недаром. Все у него теперь нормально. Встретил на днях, не узнал! Он сам подошел, говорит: «Петр Андреевич, помните меня? Мы вас часто вспоминаем. Спасибо вам! Если бы не вы… Может, надо чего по хозяйству, вы только скажите, я всегда помогу. Тем более я сейчас в отпуске».

Мастером на инструментальном заводе трудится, должность серьезная. Я и позвал его, говорю, если не шутишь, давай, помоги. Я давно крышу собирался подлатать, течет, подлая, как дождь, только ведра успеваем подставлять. Лариса уже всю голову проела. Вдвоем за пару-тройку дней управимся, говорю. Он и пришел сегодня с утра пораньше. Весь день загорали на крыше, и всякие разговоры за жизнь, вспомнили училище, парней, директора. Потом он пошел на речку искупнуться, а я к Доктору – он попросил посмотреть плиту, забарахлила, а потом соседи подтянулись, началось застолье, и я начисто забыл про Гришу. Стыдно. Прихожу на кухню, а он

как раз ужинать сел. Говорю, вставай, пошли к людям. Он ни в какую, но я тоже твердо стоял, он и сдался. Привел я его, Лариса табуреточку подставляет, неловко ей. Это, говорю, мой бывший ученик, Григорий Еремин, прошу любить и жаловать. Мастер на все руки. А это наши друзья и соседи. И представил всех. Гриша покраснел, смутился.

Иричка вдруг возьми да ляпни:

– Гриша, подлатаешь нашу развалюху, а то смотреть тошно! Сколько берешь? Имей в виду, мы люди не богатые! – и захохотала.

Как-то грубовато получилось, без уважения. Вроде приказ отдала. Он посмотрел на нее внимательно так, кивнул молча. Любаша, добрая душа, уже накладывает ему на тарелку всякой снеди.

– А чего это мы сидим как девочки в этом самом, женском монастыре? – вылез Денис. – Кто у нас виночерпий? С такой закусью грех простаивать!

– Гриша, а вы что пьете? – спросил Доктор. – Есть шампанское, есть коньяк.

– Я не пью, – отвечает Гриша.

– Не пьете? Похвально, молодой человек. Одобряю. А мы примем слегка, нас уже не исправить. Полковник, разливайте!

Полковник встрепенулся и взял бутылку. Мы выпили.

– Денис, где можно увидеть ваши картины? – спросила Инесса с улыбкой.

– Его картины? – расхохоталась Иричка. – Ты чего, подруга! Какие картины?

– Вы сказали, что он художник… – говорит Инесса с этаким нажимом на «вы», словно черту проводит между ними.

– Шутка. Чертежник в городской архитектуре. Дионисий, тебя еще не турнули?

– Денис хорошо рисует, – с укоризной сказала Зина, это были ее первые слова за все время.

– Спасибо, девочка! – Денис снова чмокнул Зину в макушку. – Ты одна в меня веришь. А кто работать будет, если турнут? Там же одни клерки, ни таланта, ни фантазии.

– А что вы построили? – спросила Инесса.

– Фонтаны! Люблю фонтаны.

– Музыкальный в центральном парке ваш?

– Мой.

– Красивый.

– А то. За что пьем?

– За любовь! – закричала Иричка. – Самое важное в жизни – любовь! И свобода.

– И дети, – сказала Лариса. – У вас есть дети?

Иричка расхохоталась:

– Дионисий, у тебя есть дети?

– Что мы можем знать о своих детях! – фыркнул Денис. – А у тебя?

– Сопли, пеленки, крики… Это не для меня, господа. У меня есть любимая работа, друзья, свобода. Хочется для себя пожить. Я за этот… как его? Чайлд-фри, во! – Она закинула руки за голову, взбила пышные локоны и рассмеялась.

– А что это? – спросила Любаша.

– Бездетность, – объяснил Доктор. – По-английски.

Наступила тягучая пауза. Я перехватил взгляд Полковника – он так смотрел на нее, словами не передать. А как же Инесса? Перевел взгляд на нее – кутается в цыганскую шаль, поводит плечами, ни на кого не смотрит. Вечер свежий, похолодало.

– А я тебя знаю! – Иричка с ухмылкой уставилась на Инессу. – Мы учились во второй школе, только ты постарше. Вокруг тебя так и вились взрослые мужики, а один из мэрии каждый день на машине, мы жутко завидовали. Плюгавый такой, помнишь?