Плохая компания (из сборника"Завещаю свою смерть")
Шрифт:
— А дочери его сколько? — полюбопытствовал Крячко.
— Двадцать три.
— Ну зачастил, и что? — покосился на него Орлов с сомнением. — Мало ли какие дела у тестя с зятем! Может быть, чисто семейные.
— Ага, он ему чистые носки привозил, — вставил Крячко. — И парного молочка кувшинчик.
— Меня этот факт насторожил потому, что свидетель показал, что зять и тесть явно разговаривали на повышенных тонах. О чем-то спорили и к единому мнению так и не пришли. А буквально на днях — позавчера или даже вчера, он точно не помнит — к Гладких заявилась дочь. Хотя
Орлов некоторое время посидел молча, похмурился, потом выдал:
— Ну, вот, значит, и с этим вопросом тоже разберись. Чтобы точно знать, кого можно исключить.
— А я все же думаю, что Щелокова нужно дожимать, — высказался Крячко. — В отношении его все идеально совпадает. Мотив — железный, ссора опять же прямо перед убийством, алиби его очень спорное и хлипкое, так как никто не может точно сказать, во сколько они уплыли и был ли к тому моменту жив Гладких.
— В общем, хватит пустых предположений, материалов для расследования у вас предостаточно, так что идите и работайте, — распорядился Орлов, но, когда Гуров и Крячко уже собрались уходить, жестом остановил их: — Лева, ты с чего собираешься начать?
— Хорошо бы, конечно, с министерства, — ответил Гуров. — Но, во-первых, сегодня суббота, так что я вряд ли кого-то там застану. Во-вторых, мне, честно говоря, не очень хотелось бы туда идти неподготовленным.
— Что ты имеешь в виду? — навострился Орлов.
Гуров улыбнулся:
— Петр, тебе известно, как я отношусь к чиновничьему аппарату. Не очень жалую, но не в этом суть. Ты же сам прекрасно понимаешь, что если Гладких устранили из-за его должности, то никто из аппарата мне не скажет по секрету: дескать, это я его грохнул, потому что хотел занять его место. Или потому, что он мне мешал. Словом, если и существуют в министерстве какие-то подводные камни, касающиеся Гладких, лучше узнать об этом не изнутри.
— Что конкретно тебя интересует? — насупился Орлов.
— Какими вопросами занимался Гладких? Что было в его ведении? В каких он отношениях с коллегами? С кем чаще всего пересекался по роду своей деятельности? Не было ли между ним и его коллегами разногласий и тому подобное.
Орлов немного подумал, после чего сказал:
— Хорошо, я переговорю со знающими людьми из администрации. К понедельнику, думаю, кое-какая информация по этому вопросу будет.
— Спасибо, Петр, — поблагодарил Гуров. — Так мне будет куда проще вести беседу.
— А ты на похороны сходи, — посоветовал Крячко. — Может, там удастся кого-то разговорить.
— Так тебе эта чиновничья братия и разговорилась на похоронах! — ехидно проговорил Гуров. — Там будут длинные, громкие речи о том, какой это был прекрасный человек и убежденный демократ, перечислят длинный список его заслуг перед Родиной и отдельно взятым гражданином России, и все в таком духе.
— Да не на похоронах, а на поминках, — не моргнув глазом, поправил его Крячко. — За столом, под водочку-селедочку, кого угодно можно разговорить.
— Чушь! — отмахнулся
— Зря ты так, — не согласился Станислав. — Просто нужно уметь найти индивидуальный подход. Знать, когда подпоить. — И мечтательно добавил: — Эх, мне бы пойти!
— Пойди, — усмехнувшись, разрешил Гуров. — Тебя к ресторанному столу и близко не подпустят — ты фейсконтроль не пройдешь.
— Вот я про то и говорю, — сокрушенно вздохнул Крячко. — Не вышел я рожей. А вот ты бы у нас идеально подошел. И ладный, и складный, и лицом аристократ, и фигурой, и эрудиция у тебя на высшем уровне. Эх, и чего ты, Лева, на оперативной работе свою жизнь угробил? Тебе бы в посольстве служить.
— Лева, так куда ты направляешься сейчас? — спросил Орлов, делая Крячко знак замолчать.
— К безутешной вдове, — пожал плечами Гуров.
— А я — к безутешному вдовцу, — тут же подхватил Крячко, и они оба вышли из кабинета.
Собственно, на этом их совместная ходьба и закончилась, поскольку Гуров сразу же свернул к лестнице, собираясь покинуть здание Главного управления. Он выяснил, что вдова Гладких вместе с дочерью проживает за городом, но сегодня, когда их известили о смерти Вячеслава Андреевича, все семейство приехало в город. Нужно было заниматься похоронами и прочими сопряженными со смертью родного человека делами.
Городское жилье Гладких представляло собой двухуровневую квартиру на проспекте Вернадского. Полковник специально предупредил вдову Людмилу Юрьевну о том, что приедет, но сейчас, выйдя из машины, на всякий случай еще раз набрал номер домашнего телефона. Ответил женский голос — видимо, домработницы, которая сообщила, что Людмила Юрьевна дома.
Гуров поднялся к нужной двери, которую открыла женщина средних лет — действительно домработница, поскольку была одета в соответствующую форму. Гуров разулся в прихожей, и женщина пригласила его пройти.
Людмила Юрьевна, полноватая блондинка в блузке и брюках, с симпатичным округлым, но несколько простоватым лицом, сама вышла навстречу полковнику. Она не выглядела убитой горем, скорее растерянной.
— Здравствуйте, полковник Гуров, Лев Иванович, — представился Гуров.
Произнеся традиционные слова соболезнования, он сказал:
— Первым делом я должен осмотреть комнату вашего мужа. А потом просил бы вас уделить мне несколько минут для разговора.
— Комнату? — удивленно переспросила Людмила Юрьевна. — Но что вы надеетесь найти в комнате моего мужа?
— Просто так положено, — успокоил ее Гуров. — Скажите, здесь есть комната, которой он уделял бы особое предпочтение?
— Да, есть. Муж называл ее кабинетом.
— Я начну с нее, — кивнул Лев.
— Ну что ж… Пожалуйста, проходите по лестнице, — и вдова провела Гурова на второй этаж, распахнув дверь кабинета.
Полковник прошел внутрь, а Людмила Юрьевна осталась стоять в дверях, молча скрестив руки на груди.
— Вы можете присутствовать, — разрешил Гуров, подходя к столу.