«Плохой день для Али-Бабы»
Шрифт:
После его слов наступила тишина. Али-Баба впервые услышал намек на вой ветра, но теперь он доносился откуда-то очень издалека.
– Этот светильник наводит меня на мысль продолжить свой рассказ, - заметил Аладдин.
– Не говоря уже о том, что это, возможно, поможет мне выбросить из головы некоторые недавние события!
– Конечно, продолжай, - поддержал Ахмед, - поскольку, судя по звукам бури, все еще бушующей над нами, у нас впереди еще уйма времени, которое надо чем-то заполнять.
– Тогда я его заполню, - решительно заявил Аладдин.
– Моя история продолжается
В тот вечер у нас был роскошный пир, за дюжиной блюд следовала очередная дюжина других, их готовили все живущие по соседству женщины под зорким присмотром моей дорогой матушки.
Когда пир был окончен и мы выждали подобающее время, чтобы насладиться благами правильного пищеварения, человек, ставший нашим благодетелем, повернулся к матери и сказал:
– Я еще слишком мало сделал для вашей семьи. Поэтому я сделаю твоего достойного сына владельцем лавки, торгующей тем, к чему у него больше лежит душа, и далее стану поставлять в эту лавку лучшие товары во всем этом величайшем из городов.
Тут мать парня была просто потрясена такой новостью, ибо наконец-то сын ее мог найти себе занятие и ей не придется снова возвращаться к своей бесконечной стирке после того, как брат ее мужа наконец уедет.
И таким путем дядя юноши воистину завоевал доверие матери. Но он еще не окончил разговор, и следующая мысль, поведанная им родственникам, хоть и была произнесена в той же легкомысленной манере, что и большая часть предыдущей беседы, сопровождалась взглядом столь напряженным, какого Аладдин ранее никогда не видел.
– Значит, решено, - сказал дядя.
– К несчастью, завтра пятница, и поскольку это молитвенный день, не откроется ни одна лавка и ни одно присутственное место, чтобы мы могли исполнить свои планы. Поэтому завтра я возьму мальчика с собой в некие известные мне сады, ибо успешному торговцу следует понимать толк в красоте и утонченности.
И мать парнишки с готовностью согласилась и с этим тоже, как согласилась бы, без сомнения, практически со всем, что бы ни сказал дядя. И было решено, что этот дядя вернется в дом на рассвете и тогда заберет с собой мальчика для дальнейшего воспитания.
И вот дядя зашел к ним на рассвете священного дня и велел юноше поспевать за ним, ибо прогулка их будет долгой. В то время в границах города было множество красивых садов, которых более чем хватило бы для обучения юноши, будь таковы истинные намерения его дяди. Но они прошли весь город насквозь, и вышли через западные ворота, и шли еще целый час, пока не достигли некоего места, и тогда дядя сказал, что сад уже близко.
Но все же Аладдин не заподозрил ничего дурного, ибо что знал этот парнишка, кроме неписаных правил уличных игр и того, сколько разных блюд может его мать приготовить из овощей и черствого хлеба? В этом отношении старик рассчитал верно, хотя на самом деле он выбрал мальчика
Но даже у такого не от мира сего юноши, как Аладдин, мог возникнуть вопрос-другой. Ибо, хоть дядя и сказал, что они уже недалеко от сада, единственное, что парень мог видеть, - бескрайнюю равнину, раскинувшуюся перед ними, повсюду совершенно одинаковую, если не считать камней, разбросанных тут и там, да почерневших остатков огромных кустов и деревьев, некогда росших здесь, пока на землю эту не напала какая-то болезнь, заставившая их сбросить листья.
– Несомненно, - сказал парнишка со всей почтительностью, - здесь нет никакого сада. Куда же мы направляемся?
В ответ на свой простодушный вопрос он получил шутливый подзатыльник, и дядя велел ему набрать поблизости немного сухого хвороста. Юноша быстро исполнил это, и тогда старик велел парнишке встать примерно в десяти шагах позади него.
Когда тот отошел достаточно далеко, его дядя достал из глубин своего темного элегантного одеяния трутницу. Из нее пожилой мужчина извлек предметы, необходимые для разжигания огня, и поджег сухие ветки. Сделав это, он достал из-за пазухи черепаховую коробочку, извлек из этой коробочки щепотку порошка и бросил ее в пламя, говоря какие-то слова на незнакомом юному Аладдину языке. Когда порошок упал в огонь, над костром поднялся столб густого дыма, и старик еще быстрее забормотал свои непонятные слова.
И тут парень заметил, что вокруг него что-то происходит, ибо земля затряслась, и камни принялись кататься по равнине взад и вперед, и мертвые деревья задрожали столь отчаянно, что с них посыпались огромные сучья. Так сильна была эта дрожь, что даже небо, казалось, содрогается, а земля испустила великий рев, крик гнева и боли.
А когда дрожь прекратилась, на прежде ровной земле появилось перед Аладдином отверстие десяти локтей в длину и десяти в ширину. А внутри отверстия, на глубине все тех же десяти локтей, Аладдин увидел большую мраморную плиту. И к той плите прикреплено было медное кольцо, такое большое, что девичьи руки едва могли бы обхватить его.
– Уж верно, - сказал Аладдин в пространство, - это магическое заклинание.
– Парень никогда прежде не видел магических заклинаний и теперь, повидав, точно знал, что не хотел бы увидеть это снова.
– Возможно, что и так, - сказал человек, объявивший себя его дядей. Он улыбнулся, подходя к парню, но тот смотрел на него теперь совсем иными глазами, чем прежде. Вот, наверное, почему его отец никогда не упоминал, что у него есть брат, подумал Аладдин, и его мигом пробрал озноб, ибо никому не хочется иметь в родне мага.
– Кстати, - сказал тогда Аладдин, - я вспомнил, что у меня в городе скоро назначена встреча, очень важная.
– С этими словами он подобрал полы халата и попытался поспешно направиться в сторону родного города.
– Но мы уже почти дошли до сада, - успокаивающе ответил старик.
– Ты же не захочешь уйти теперь, когда мы так близко от него.
– Это была очень приятная и полезная прогулка, - сказал Аладдин так весело, как только мог, - но, если не ошибаюсь, мне кажется, что матушка зовет меня.