Плохой Принц Чарли
Шрифт:
— Я ее уже выучила наизусть. Она не очень-то захватывающая, а?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, я имею в виду, что вся речь сводится к тому, что я прощаюсь, говорю, как мне приятно было их всех узнать, путь будут молодцами, идут с миром и верят в себя. Неужели такие вещи вдохновляют людей? Есть ли от них польза?
— Нет, но это традиция. А что еще вы можете сказать? «Прощайте, а теперь возвращайтесь к войне друг с другом»?
— Я хочу покурить.
Синг удивился.
— Нет, Ваша Светлость. Это уже в прошлом. Курение больше не является частью вашего образа жизни.
— Я
— Вы прочли все досье?
Она с ненавистью посмотрела на него.
— Я уже говорила вам. Я не собираюсь учить наизусть толстенные дела каждого из дворян Ноиля. Для краткого пребывания в городе это не требуется. Передовая группа написала шпаргалки. Все что мне надо, это несколько тайных фактов из личной жизни каждого чиновника, которого я вероятно встречу.
Монах хотел было возразить, но его прервал стук в дверь.
Вошел другой монах с колодой карточек-шпаргалок, завернутой в коричневую бумагу. Он отдал ее Сингу, а тот передал колоду Верховной Жрице. Она развернула ее и пролистала карточки быстро, но задумчиво.
— Отлично, — с улыбкой сказала она мужчинам. — Сегодня вечером я это выучу наизусть. Они будут абсолютно убеждены в том, что я вижу их прошлое и будущее. Мне надо будет добавить лишь несколько насмешек для закрепления эффекта.
— На самом деле это все не очень уж тайные секреты, — сказал второй монах виноватым тоном. — В большинстве своем слухи и общедоступная информация.
— Этого будет достаточно, — ответил ему Синг. — Они уже верят в ее силу. Верховной Жрице требуется лишь дать их воображению небольшой толчок.
— Но, — сказала Шао. — Мне нужно полное, расширенное досье на Плохого Принца Чарли. Самая последняя информация, что у нас есть на него.
Оба монаха изумленно уставились на нее.
— Зачем?
— Мне просто интересно, вот и все.
— Он в Дамаске. Вряд ли он явится сюда, чтобы послушать вашу речь. Вы уже с ним попрощались.
— О, — ответила Шао, — кто знает, что готовит нам будущее.
Вполне закономерно, что Кэтрин провела еще одну бессонную ночь. Большую часть времени она металась взад и вперед по камере, иногда выглядывая в окошко убедиться, не произошло ли чудо, и плаха волшебным образом не исчезла ли. Нет, она все еще стояла тут, освещенная лунным светом. Кэтрин спрашивала себя, использовали ли плаху раньше? Казнь являлась наказанием за измену, а в Дамаске до недавнего времени с этим не было никаких проблем. Другие страны не интересовались его секретами, и ни одному из соседних королей не приходила в голову мысль сесть на его трон. Вполне вероятно, что ей отрубят голову на совершенно новенькой плахе.
В соседней камере Маркиз де Садниссв ступил в затянувшуюся дискуссию с Лордом Гэгнотом по поводу продажи последним запасов зерна, причем лорд настаивал на своем праве делать в ними все, что ему заблагорассудится. Маркиз обратился к Кэтрин за поддержкой.
— Люди голодают, — сказал он. — У них нет хлеба.
— О, в таком случае, пусть едят пирожные, — сердито ответила Кэтрин, ибо сейчас ее не интересовали ничьи проблемы, кроме ее собственных. Но потом она пожалела о своих словах. Она подозревала, что события, как и ее высказывание, могут войти в историю, а они прозвучали не совсем правильно. Пусть едят булочки? Круассаны? Нет. Пусть едят пончики? Определенно нет. Сдобу? Нет, по сути это тот же хлеб. Подходящее слово вертелось у нее на языке, но она никак не могла его найти. Она еще долго ходила по камере и размышляла над этой проблемой, в то время как остальные заключенные давно уснули. Она опять посмотрела на плаху. На ее верхушке сидела кошка. В Барстилии жило мало крыс. Здесь было мало еды и много кошек. «Очень плохо», — подумала Кэтрин. Она не отказалась бы сейчас увидеть в своей камере крысу. Тогда она могла бы заехать ногой в ее маленькие глазки-бусинки.
Она легла на кровать, затем опять встала и подошла к окну. Она решила стоять так всю ночь и встретить рассвет. Он может стать последним в ее жизни. Простояв у окна около чала, Кэтрин вспомнила, что оно выходит не на восток. Солнце не заглянет в камеру до полудня. И почему Альбемарль Гэгнот не появляется так долго? Мужчины! Никогда нельзя на них рассчитывать. Конечно, они тут как тут с цветами и маленькими подарками, но как только перед ними встает простейшая задача, например, сходить к зеленщику за головкой салата-латука или спасти вас из неприступной тюрьмы, и они ничего не могут сделать, кроме как выразить сожаление.
Расстроенная, она вернулась к кровати и села. Стоит ли ей поплакать? Если она заплачет сейчас, то к десяти она уже выплачет все слезы и пойдет на смерть с отважным выражением лица. Но передумала. Она не может зареветь без того, чтобы не разбудить остальных арестантов, и тогда пойдут слухи, и Кэтрин войдет в историю как слабая женщина. Вообще не стоит этого делать. Она должна подавить слезы. Кроме того, Аби может появиться с минуты на минуту, и ей совсем не хотелось бы встретить его с опухшим лицом и красными глазами.
Время шло. Светало. Зашевелились просыпающиеся арестанты. Кэтрин так и продолжала сидеть на кровати, уставясь невидящим взглядом в пол и качая одной ногой. На лестнице послышался шум, кто-то медленно поднимался вверх. Она нахмурилась. Охранник говорил, что будет отсыпаться. Его не должно быть здесь еще несколько часов. Или ей решили подать последний завтрак? Дверь на лестницу отворилась, и девушка увидела черный колпак палача.
В мгновение ока все заключенные повскакивали на ноги и припали к решетке. Лорд Гэгнот был в ужасе. Маркиз де Саднисс облизывал губы и тяжело дышал. Никто не произнес ни слова. Они молча наблюдали, как человек в черном отпирает дверь в камеру Кэтрин. Она сидела и потрясенно смотрела на него.
— Вы рано, — сказала она. — Вы пришли раньше на несколько часов.
Он ничего не ответил, только поднял девушку на ноги и подтолкнул к выходу из камеры. Оцепенев от ужаса, она позволила палачу вывести себя на лестничную клетку. Только когда дверь за ней закрылась, она позволила себе сопротивление.
— Нет! — хрипло сказала она, вырываясь из его рук и прижимаясь к стене. — Нет! Еще не время.
Она поскользнулась и плюхнулась попой на ступеньку. Через отверстия в колпаке на нее с любопытством смотрели налитые кровью глаза.