Площадь павших борцов
Шрифт:
– Морда его оскалена во Франции, а всеядное брюхо распростерто в южной Европе. Последующей высадкой в Италии через Африку мы вспарываем ему брюхо. Не все ли Москве равно, отчего крокодил подохнет? То ли от удара по башке, то ли потому, что у него вывалятся наружу все кишки...
В разговоре о поставках военного снаряжения, от которого Сталин никогда не отказывался, он сказал Черчиллю, что сейчас грузовики для Красной Армии важнее танков, которые он сам выпускает с конвейера до двух тысяч в месяц. (Но по материалам о войне я, автор, не вижу, чтобы мы тогда обладали достаточным количеством танков - их как
Встреча продолжалась четыре часа.
Только в машине Черчилль и Гарриман вздохнули свободнее. Черчилль сказал:
– Кажется, первый раунд остался за нами.
Гарриман охотно с ним согласился:
– Да. Выкидывать полотенце не пришлось.
– Это была, - признал Черчилль, - самая важная конференция из всех конференций, какие я провел за всю мою жизнь.
Он откинулся на спинку сиденья с видом усталого, но довольного человека. В самом деле, все складывалось хорошо. Под конец беседы Сталин вежливо интересовался деталями операции "Торч".
А где-то далеко полыхала земля Сталинграда...
* * *
На следующий день им пришлось разочароваться. Гарриман в полночь был занят "коктейлем" для гостей, когда Черчилль вызвал его по телефону прямо из Кремля:
– Я уже здесь. Выезжайте немедленно.
– А что еще могло случиться?
– Наше полотенце болтается на канатах...
Сталин вручил им меморандум, в котором разоблачалась криводушная политика союзников.
"Легко понять, - говорилось в меморандуме, - что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности... осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования".
Сталин дополнил меморандум словами:
– Мы видим, что вы оцениваете русский фронт как второстепенный, почему и шлете свои дивизии в дальние места, тогда как наше правительство справедливо считает советско-германский фронт пока единственным фронтом, где перемалываются в больших размерах главные силы нашего общего противника.
Вернувшись из Кремля, Черчилль держал Гарримана у себя до половины четвертого утра, рассуждая о "загадочном" характере "дядюшки Джо". Снова они вчитывались в меморандум.
"Мне и моим коллегам, - писал Сталин, - кажется, что 1942 г. представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил".
– Можно доказать и обратное, - ворчал Черчилль...
Не лучше складывались и консультации, что велись военными специалистами. С нашей стороны присутствовали К. Е. Ворошилов, Б. М. Шапошников и Н. Н. Воронов. Вот на них-то Алан Брук и обрушил Ниагару слов, доказывая, что русские люди "сухопутные", им никогда не понять всего ужаса, когда солдат отрывается от своего берега, чтобы ступить на берег чужой...
– Против двадцати четырех немецких дивизий, - сказал Брук, - мы способны высадить в Нормандии лишь шесть наших дивизий. Но даже эти шесть дивизий мы не сможем обеспечить как надо...
Маршал авиации Теддер развернул обширную программу стратегических бомбардировок
– Как командующий войсками в Индии, - настаивал Уэйвелл, - я должен знать полную картину возможностей вашего сопротивления... Каковы ваши силы у Моздока? Каковы резервы?
Ворошилов уклонился от этого вопроса, сославшись на отсутствие полномочий касательно этой темы. Но, забравшись на вершины Кавказа, англичане с них уже и не слезали.
(Нам тогда еще не было известно, что Черчилль заранее оформил секретный "план Велвет" с вторжением союзных войск на Кавказ со стороны Ирана, и сейчас его генералы хлопотали, чтобы занять Кавказ раньше, нежели туда придут немцы.)
– Мы с удовольствием, - заверял Брук, - выделим авиационные силы для прикрытия Баку и Батуми с воздуха. Но советская сторона в этом случае обязана предоставить нам свои аэродромы. Наконец, мы согласны нести даже гарнизонную службу в городах вашего Кавказа...
Во время перерыва Шапошников сказал Воронову:
– Не странно ли, голубчик, что возник одновременный интерес к Кавказу: с севера нажимают танки Клейста, а с юга хотели бы забраться туда Уэйвелл с Теддом...
Н. Н. Воронов писал:
"Нас возмущало неверие английских генералов в силы нашего народа. Нужно было им доказать, что есть еще у нас порох в пороховницах".
Союзников вывезли на подмосковный полигон, где им продемонстрировали работу гвардейских минометов, после залпа которых трава на этом месте не росла. Результаты были потрясающи, а Брук сказал:
– Мы бы тоже хотели иметь такое оружие...
Но в каверзном вопросе "сперва Европа?" или "сперва Африка?" англичане все-таки оставались верны Африке.
– Не о втором фронте они думают, - рассуждал Воронов, - а о третьем. Если же учесть, что Роммель уже держит третий фронт, то Черчилль откровенно добивается открытия фронта четвертого. Конечно, при такой "периферийной" стратегий Гитлер может долго еще отсасывать дивизии из Европы, не опасаясь, что Англия огреет его дубиной прямо по затылку...
15 августа газета "Правда" поместила злую карикатуру на немецкие укрепления вдоль побережья Ла-Манша, сделанные из картона. Намек был понятен всем. Однако ни Сталин, ни Советское правительство не хотели обострять отношений с союзниками. Тем более Черчилль желал видеть в печати бодрое коммюнике:
– Чтобы лишний раз побесить Гитлера и Геббельса!
Но Сталин не соглашался с его радужной краской:
– В коммюнике надо сказать то, что можно исполнить...
Главное было сказано: "Оба правительства полны решимости продолжать эту справедливую войну за свободу со всей их мощью и энергией вплоть до полного разгрома гитлеризма..." По случаю окончания переговоров в Екатерининском зале Кремля был устроен банкет для почетных гостей. Лондонский "костюм сирены" в условиях кремлевского зала выглядел простым комбинезоном танкиста (именно так и поняли его наши генералы, явившиеся на банкет по форме и при всех регалиях). Черчилль вставил в рот длиннейшую сигару, с удовольствием обозревая убранство стола. Выпив лишнее, премьер стал говорить, что он всегда был врагом русской революции: