Площадь Соловецких Юнг
Шрифт:
Рядом с Кондратом, который глупо ухмылялся и пожимал плечами, стояла, с вызовом вздернув круглый волевой подбородок, там самая девица из ночного приключения.
– Ты на меня не рычи, напарник – с усилием ворочая языком, пробурчал Кондрат – я ее и пускать не хотел, так она, знаешь что она сказала? Что к тебе пришла, вроде того что ты ее вызывал.
– Да, мы же договаривались. – улыбаясь уголками губ, отчего под ними возникли ямочки, проговорила девушка. – Мы же договаривались, что я вам коньяк принесу, за то, что вы моего бойфренда не совсем покалечили. То есть, конечно,
– Где коньяк? – неожиданно для себя спросил Слава. Девушка широко улыбнулась и показала большим пальцем через плечо, где боролся с земным притяжением Кондрат.
– Вон коньяк. Стоит и качается. Вы меня так и будете на пороге держать? Ваш товарищ еще не все выпил, почти что половина осталась.
– Да, что на пороге вас держу, извините.
Быстро ответил Слава и захлопнул перед изумленной гостьей дверь. Правда, и появился он быстро – она даже не успела закрыть отвисшую от изумления челюсть. Закрыл на два оборота замка директорский кабинет, встряхнул напарника, не минуту придав ему уверенно прямое положение, и гостеприимным взмахом руки указал в глубь темного и гулкого холла.
– Прошу вас в нашу скромную охранную обитель.
– Это куда? – распахнула глаза, удивившись, гостья – туда, где этот ваш хроник коньяк из горла высосал? В гардероб? У вас целый кабинет, оказываться, в личном распоряжении, а вы меня в гардероб?
– Девушка, ну что же вы такая капризная и обидчивая – взял ее за мягкое плечо Слава и направился в сторону декоративной решетки – я бы вас не только посадил за директорский стол, но и даже уложил бы на директорский диван, ей-богу. Но не могу, понимаете, не могу. Дал слово ему, честное благородное слово, что не буду туда водить девиц легкого поведения…
Девица под его рукой задохнулась от возмущения, а Слава невозмутимо продолжил.
– И тем более – тем более тяжелого. Посудите сами – я вас не знаю, я не имел чести быть вам представленным, кроме разве что того замечательного случая, когда вы пытались вынудить меня на должностное преступление и неприкрыто дать взятку…
– Он у вас всегда такой разговорчивый? – ледяным тоном обратилась гостья к Кондрату. Тот икнул – в воздух запахло коньяком – и твердым голосом сказал.
– Не всегда.
После чего его так мощно и неудержимо повело в сторону, что только объединенными усилиями удалось сохранить товарища в вертикальном положении. И, поддерживая тяжелые кости будущей грозы риэлтеров, Слава нет-нет да и посматривал на увлеченную помощью девушку. И понимал, что лицо, прямо скажем, странное – тяжелый подбородок, вздернутый нос с незаметной переносицей и (это он заметил уже потом) огромные, вымахивающие за линию носа и лба ресницы. Потом он заметил и губы, всегда сложенные в полуулыбку, оценил шелковистую массу темно-русых волос, которые, словно живя своей жизнью, текли по плечам вслед за малейшим движением головы.
Но все это будет потом. Пока что непонятно зачем припершаяся девица кряхтела под левой рукой совершенно распавшегося Кондрата – а он, сделав шаг одной полусогнутой ногой, вторую подволакивал носком по полу. Впрочем, хорошо еще, что хотя бы подволакивал.
Самое удивительно, что, когда они сбросили его на диван, убитое алкоголем тело вдруг зашевелилось, село и внятно изрекло.
– Выпить есть?
Услышав, что есть еще коньяк – отвечал Слава, девица молчала, покусывая губу – тело, по-военному печатая шаг, направилось к раздевалке. Славик же медлил. Сидеть в обществе пьяного Кондрата и этой фифы ему не хотелось. Слушать бредни одного лишь напарника само по себе наказание не из легких, и о чем говорить со светловолосым насекомым?
– Пойдем выпьем? – уловив его смятение, вдруг предложило насекомое. – Меня, кстати, зовут Ася.
Протянула она напряженную ладошку да и сама напряглась, ожидая какой-нибудь избитой шутки про тетку, которая бегает по гостям с пачками стирального порошка. Слава уловил это ожидание и не стал острить, лишь неразборчиво буркнув свое имя. Ася рукопожатия не прервала, потянув Славу к гардеробу.
Слава был мрачен и зол – он тратил время своего сна невесть на что. Кондрату все равно – он мог отключиться в любой момент, и это не вызвало бы ни недовольства, не удивления. Напился человек, что с него теперь возьмешь. Трезвый поневоле обязан заботиться о своих сидящих с трудом приятелях. А так же об их пока что трезвых гостьях, незваных гостьях, тех, что лучше татарина.
Ася была настроена решительно. Она, смешно сморщив вздернутый носик, изучила стоящие на столе емкости с засохшими следами чая и чего-то очень странного, выбрала что почище и опрокинула над ними бутылку. Слава, приподняв брови, следил за ее действиями, не произнося ни звука. Потом, заметив шоколад в разорванной фольге, он сильными пальцами разломил его на кубики. Ася уже пододвинула ему чашку с отбитой ручкой и смотрела недоуменно и испытующе.
– Ты разве не помнишь? – Ася показала, что не помнит, подняв изогнутые брови. – Не пью я.
– Как? Вообще не пьешь?
– Ну, что ты. Как может человек вообще не пить. Пью. Каждый день пью много чая. Молоко, кофе, соки там разные. Квас очень люблю и сам его делаю, кстати, очень хорошо. Для друзей есть рассол – вот его, между прочим, очень полезно пить после мощных физических нагрузок.
– Ну а вот это… – Ася подняла убогую больничную кружку.
– Спиртные напитки? Нет, я не употребляю спиртные напитки. Давай на этом разговор закончим. Знаешь, как надоело объяснять всем и каждому, что я не зашитый, не больной, а просто не пью. Отчего-то у всех данный факт вызывает самый настоящий столбняк.
– Данный факт – фыркнула Ася. – ты по нормальному можешь говорить? Не литературной речью, а просто простой?
– Просто простой? Могу, наверное. Я не очень понимаю, чем одно отличается от другого. Я терпеть не могу литературу.
– Ну, еще бы. – Ася лихо опрокинула коньяк, задохнулась, замерла, вытаращив глаза и тряся растопыренными пальцами, потом бросила в рот сразу несколько кубиков шоколада и начала яростно его жевать. – кто бы сомневался, что охранник дома престарелых терпеть не может литературу. Ты, наверное, любишь попсу?