Пляска на бойне
Шрифт:
— Ты не любишь сквош?
— Никогда не видел, так что не знаю. Может быть, и люблю.
— Может быть. Я как-то познакомилась с одним человеком, он был классный игрок в сквош. Врач-психолог из Скенектеди приезжал сюда на соревнования. Я, правда, не видела, как он играет.
— Если встречу его в Маспете, скажу тебе.
— Как знать, мир не так уж велик. Ты говоришь, Термены жили в квартале отсюда?
— В этом самом квартале.
— Возможно, они бывали здесь. Возможно, Гэри их знает. — Она нахмурилась. — Знал. Знает его, знал ее.
— Может быть. Давай его спросим.
— Спрашивай ты, — сказала она. — Я что-то запуталась во временах глаголов.
Заплатив по счету, мы прошли в бар. Гэри стоял за стойкой — высокий костлявый человек с забавными манерами и с бородкой, свисавшей с подбородка, словно гнездо иволги. Он сказал, что рад нас видеть, и спросил меня, когда для него будет работа. Я ответил, что не знаю.
— Как-то раз этот господин доверил мне весьма важное дело, — сказал он, обращаясь к Элейн. — Это было тайное задание, и я с ним справился.
— Ничего удивительного, — отозвалась она.
Я спросил про Ричарда и Аманду Терменов. Он сказал, что время от времени они приходили сюда — иногда с какой-нибудь парой, иногда одни.
— Он выпивал перед обедом мартини с водкой, —сказал он. — А она рюмку вина. Бывало, он заходил и один, чтобы выпить в баре стакан пива. Не помню какого. Кажется, светлого.
— Он появлялся здесь после убийства?
— Я его видел только раз. Неделю-две назад он с каким-то человеком пришел сюда пообедать. Это единственный раз, когда я его видел с тех пор. Знаете, он ведь живет совсем рядом.
— Знаю.
— В этом же квартале. — Гэри наклонился через стойку и понизил голос: — А в чем дело? Есть подозрения, что там что-то неладно?
— Как не быть подозрениям? Ведь женщину изнасиловали и задушили.
— Вы знаете, о чем я. Это он сделал?
— А как вы думаете? Похож он на убийцу, по-вашему?
— Я слишком долго живу в Нью-Йорке, — ответил он. — По-моему, тут все похожи на убийц.
По дороге домой Элейн сказала мне:
— Знаешь, кто мог бы с удовольствием пойти с тобой завтра на бокс? Мик Баллу.
— Возможно. Давай заглянем в «Гроган» на минутку?
— Конечно, — сказала она. — Мик мне нравится. Он был там, обрадовался, когда нас увидел, и пришел в восторг, когда я предложил ему завтра съездить в Маспет и посмотреть, как здоровые мужики дубасят друг друга. В «Грогане» мы задерживаться не стали, а когда вышли, я взял такси, так что нам не пришлось пройти мимо дома, где умерла Аманда Термен — к ужасу ее мужа или при его участии.
На ночь я остался у Элейн, а весь следующий день занимался тем, что совал нос в потаенные уголки жизни Ричарда Термена. К себе в отель я вернулся как раз вовремя, чтобы посмотреть пятичасовую программу новостей Си-эн-эн. Потом принял душ, оделся, а когда спустился вниз, серебристый «кадиллак» Мика уже стоял перед домом около пожарного гидранта.
— Едем в Маспет, — сказал он.
Я спросил, знает ли он, как туда проехать.
— Знаю, — ответил он. — Там у одного человека, еврея из Чехии, была фабрика. На ней работали с десяток женщин — из железного лома и обрезков пластика собирали скрепковыниматели.
— А что это та кое?
— Ну, если ты сшил скрепкой какие-нибудь бумаги, а потом захотел их расшить. Берешь такую штуку, она зацепляет скрепку и вытаскивает. Одни женщины у него собирали эти штуки, а другие упаковывали их по дюжине в коробку и рассылали по всей стране. — Он вздохнул. — Жаль, что он был еще и игрок — занял денег и не смог отдать.
— И что с ним случилось?
— А, это долгая история. Как-нибудь потом расскажу.
Пять часов спустя мы возвращались в Манхэттен по мосту Куинсборо. Про владельца фабрики в Маспете Мик больше не вспоминал. Вместо этого я рассказал ему об одном человеке, который работал на кабельном телевидении.
— Надо же, что люди друг с другом делают, —вздохнул он.
Надо сказать, что по этой части Мик тоже не промах. Если верить тому, что рассказывали соседи, он, например, убил одного человека по фамилии Фарелли и носил его голову в спортивной сумке, с которой заходил в десяток забегаловок Адской Кухни. Одни говорили, что он не открывал сумку, а только сообщал всем и каждому, что в ней лежит, но другие клялись, что своими глазами видели, как он вытаскивал голову за волосы со словами: «Посмотрите-ка на бедного Пэдди Фарелли, — правда, гнусная рожа?»
В газетах пишут, что он известен под кличкой Мясник, но так его называют только в газетах — точно так же никто, кроме ведущего телепрограммы, никогда не называл Элдона Рашида Бульдогом. Возможно, какое-то отношение к этому прозвищу имела история с Фарелли, а может быть, дело просто в окровавленном фартуке мясника, который Мик любит надевать.
Фартук этот принадлежал его отцу. Баллу-старший перебрался сюда из Франции и работал рубщиком туш на мясных оптовых рынках, что на Западной Четырнадцатой. Мать Мика была ирландка, и языку он научился от нее, а внешность унаследовал от отца.
Он высокого роста и могучего сложения. В нем есть что-то от массивного каменного монолита — на память сразу приходят доисторические памятники или изваяния острова Пасхи. Голова у него похожа на валун, кожа на лице вся в отметинах и шрамах, на щеках уже показались багровые прожилки, какие появляются после многих лет неумеренных возлияний. А глаза у него удивительного ярко-зеленого цвета.
Он много пьет, он профессиональный преступник, и кровь у него не только на фартуке, но и на руках. Многих, и нас с ним в том числе, удивляет наша дружба. Вряд ли я мог бы ее объяснить, но я точно так же не могу объяснить и свои отношения с Элейн. Очень может быть, что никакую дружбу в конечном счете нельзя объяснить, хотя иногда понять, в чем тут дело, бывает труднее, а иногда легче.
Мик предложил мне еще раз заглянуть в бар «Гроган» выпить кофе или кока-колы, но я не пошел. Он признался, что тоже устал.
— Но как-нибудь на будущей неделе мы посидим здесь как следует, — сказал он. — А когда придет время закрываться, запрем двери и поболтаем в темноте, вспомним прежние времена.
— Звучит неплохо, — сказал я.
— А утром пойдем к мессе.
— Насчет этого не знаю, — сказал я. — Но все остальное звучит неплохо.
Он высадил меня у моего отеля. По дороге к себе я заглянул к дежурному, но никто мне ничего не передавал. Я поднялся наверх и лег спать.