Плыви ко мне
Шрифт:
Я запоминаю это ощущение, пока машина плавно катится в сторону Бэйсуотера. Делайла выходит первой, щурясь на слабом солнечном свете, и я следую за ней, поднимаясь по ступенькам и облокачиваясь на стену ее квартиры, пока она роется в сумке в поисках ключей.
— Хочешь зайти?
Я протягиваю руку, чтобы убрать завиток ее волос за ухо.
— Я бы с удовольствием, но не хочу тебя перегружать.
— Я не перегружена, я просто…
— Может, тебе нужно время, чтобы все обдумать?
Делайла кивает, ее глаза ищут в моем лице хоть какой-то намек на недовольство
— И это нормально, красавица… Мне сегодня было очень хорошо.
Она улыбается, и все ее лицо просто светится.
— Мне тоже, Грей.
— Отлично. — Я краду у нее еще один поцелуй, задерживаясь на ее губах, вдыхая аромат ее духов в последний раз. — Ты позвонишь, когда будешь готова?
— Обещаю.
Ее обещание звенит у меня в ушах всю дорогу до дома. Я все еще могу представить, как она уютно устроилась рядом, прижимаясь ко мне своим тихим, уверенным присутствием.
Когда я захлопываю дверь, Хадсон уже на кухне, готовит что-то масштабное. Запах курицы и соевого соуса щекочет ноздри, и у меня урчит в животе, хотя я ел всего полтора часа назад.
— Хочешь порцию? — спрашивает он, увидев меня.
— Пожалуйста.
Разложив по мискам курицу с овощами, мы садимся на диван, а на экране тихо идет последний футбольный матч.
— Ну и как прошло?
Я не могу сдержать улыбку.
— Офигенно. Она мне реально нравится.
— А ты ей?
— Да, вроде бы.
Хадсон кивает, снова обращая внимание на игру, а я нанизываю на вилку кусок курицы, задумчиво жуя. Свидание с Делайлой прошло на ура, лучше, чем я мог себе представить, но есть одна вещь, которую она сказала, и которая не выходит у меня из головы, грызет меня изнутри.
— Она рассказала мне, почему не ходит на свидания.
Хадсон в ответ лишь что-то буркает, не отрывая глаз от футбольного поля.
— Ее бывший был знаменитым игроком в регби. — Вилка Хадсона с грохотом падает в миску. Теперь у меня есть его внимание. — Он ее жестоко подставил, и еще и пресса сильно прошлась. Ее до сих пор это задевает.
— Бывший?
— Нет, все это дерьмо со СМИ и с известностью, по-моему.
Хадсон смотрит на меня, как будто у меня выросла вторая голова.
— Это может стать проблемой?
Я пожимаю плечами.
— Ты ей рассказал?
Я качаю головой.
— Грей, какого хуя?!
— Чего?! — Я поднимаю руки, чувствуя, как еда комом оседает в желудке. — Как, блядь, я должен был ей сказать после того, как она рассказала мне про своего бывшего? Что мне надо было сказать? Типа, извини, что он разбил тебе сердце и пресса разорвала тебя в клочья, но есть шанс, что это снова произойдет, если мы будем вместе, потому что меня до сих пор иногда вспоминают в желтых таблоидах? Из-за того, кем я являюсь… или кем я был?
— И что она скажет, когда я расскажу ей, что был профессиональным пловцом? А? Все думали, что я поеду на сраные Олимпийские игры, пока не сломал ногу и не порвал все связки в том несчастном случае, а потом мои страдания целую неделю были на первых страницах газет. Ты думаешь, мне надо было прямо там и тогда засадить
Хадсон пару секунд смотрит на меня, а потом кивает.
— Да, может, и не стоило тогда. Но тебе придется ей рассказать, если все продолжит становиться серьезным.
Я делаю глубокий вдох, грудь сжимается, становится невыносимо неудобно. Я начинаю слишком много думать, а это совсем на меня не похоже.
— Знаю. Думаю, я пойду поплаваю, проветрю голову.
Я уже наполовину вышел за дверь, когда он крикнул мне вслед:
— Если я не проснусь к твоему возвращению, возьми с собой на работу оставшуюся лапшу.
— Спасибо.
Хадсон действительно спит, когда я возвращаюсь, волосы все еще мокрые, мышцы ноют, но голова уже на месте. Я расскажу Делайле, когда почувствую, что момент будет подходящим. До тех пор… да кому я вообще интересен сейчас? Всем давно пофиг, что происходит в моей жизни, и, надеюсь, таблоиды тоже забили. Последний раз меня фотографировали, когда я зашел в кофейню на прошлое Рождество.
Забравшись в постель, я игнорирую желание написать Делайле. Не потому, что не хочу с ней говорить, а потому что не хочу давить на нее. Вместо этого я беру в руки вторую книгу из серии "Почему выбирать?", которую она мне одолжила.
С трудом осиливаю две главы, потом откидываю теплое одеяло и, поддавшись внутреннему порыву, иду по коридору к двери в конце. Желание зайти в ту комнату слишком сильное, чтобы его игнорировать.
Сев на край кровати, я поднимаю глаза на стену. Бронзовые, серебряные и золотые блестящие трофеи и медали с моим именем сверкают в ответ. В груди тяжелеет от осознания того, что я переспал с Делайлой, не сказав ей, кем на самом деле был.
Но как я могу…
Каждая капля моей крови, пота, каждая пролитая слеза, каждая ноющая мышца или судорога в ноге — все это аккуратно спрятано в этой комнате, как в странном храме, от которого я не готов отказаться.
Вся моя карьера в плавании уместилась в этом небольшом пространстве.
Когда-то казалось, что это и есть вся моя жизнь.
Я провожу пальцами по краю золотого кубка, металл холодный и гладкий. Мне было одиннадцать, когда я выиграл свое первое золото. Слово «восторг» даже близко не передает тех ощущений. Я до сих пор помню, как мама крепко обнимала меня за шею, как Блейк, весь мокрый, налетел на меня. Он тоже соревновался, но не занял призовое место. Ему было плевать, он был рад праздновать мою победу вместе со мной.
Моя семья всегда была рядом и во время поражений тоже.
Летом, когда мне исполнился двадцать один, молодой и наивный, я согласился на приглашение провести неделю в лыжном шале на севере Франции. Пока мои друзья тусили, пили и нюхали белые дорожки, свернутые в трубочки из бумажных купюр, я отказывался от каждой попытки уговорить меня присоединиться. Я уже тогда был довольно известным спортсменом, участвовал в Играх Содружества и мечтал попасть на Олимпиаду. Ничто, даже самое малейшее искушение, не могло заставить меня поставить это под угрозу.