Плыви ко мне
Шрифт:
Вместо этого я проводил время на склонах, отрабатывая прыжки и развороты, пока мягкий снег разлетался за моей спиной. Адреналин от спусков по склону гнал меня куда быстрее, чем могли бы напитки в шале.
Я много раз катался на подъемнике, поэтому в то яркое утро вторника я даже не задумался, когда запрыгнул на него один и поправил свои очки, когда мы начали взлетать.
Жизнь изменилась за одну долю секунды.
Сначала мы медленно двигались вперед, а потом нас начало нести назад с бешеной скоростью, врезая подъемные кресла друг в друга. К счастью, большинство из них были
Я не помню, с какой высоты прыгнул, мозг просто включил режим выживания, но я точно помню острую боль, которая мгновенно пронзила левую голень, когда я врезался в твердую землю.
Чёрный лёд закрутил меня, одна из лыж тяжело врезалась в ногу прямо по ботинку, а другая ударила по голове. Меня всё ещё несло по склону, в полной дезориентации, и вдруг стало жутко тошно. Я закрыл глаза.
Когда я открыл их снова, передо мной была стерильная больничная палата. Мама сидела в кресле рядом с кроватью, сжимая мои пальцы так сильно, что я уже почти не чувствовал их.
— Воды, — прохрипел я, сделал пару глотков, и снова погрузился в мягкое облако сна, а мамина обеспокоенная мордашка стала последним, что отпечаталось в моей голове.
Три дня я был то в сознании, то нет, иногда ясный, иногда в полной отключке.
Когда я окончательно пришел в себя, то услышал самые хреновые новости в своей жизни.
— У тебя перелом большинства костей стопы и разрыв связок в левой голени, — объяснил врач, держа в руках свой клипборд.
— Мои тренировки…
— Если повезет, ты сможешь снова плавать, — сказал он, пытаясь успокоить меня, — при правильной реабилитации. Но вот насчет соревнований я не уверен.
Отец крепко сжал мое плечо, пока я ревел так, что дышать не мог. Он уверял меня, что все будет хорошо, как бы там ни было. Но я плавал с четырех лет, я не знал другой жизни… и моя мечта…
— Это все еще возможно, Г, — повторял Блейк, его глаза были красными, как и мои. Он знал, как сильно я этого хотел. Я пахал, как проклятый.
Я цеплялся за эту надежду, пока прорывался через кошмарные сеансы физиотерапии. Это было больно, неприятно, все то, что я не хотел делать. Я хотел, блядь, плавать; это держало меня в здравом уме, не давало перегружать мозги.
Сеанс за сеансом, я пытался, постоянно на грани слез, глотая коктейль из обезболивающих по несколько раз в день.
Но вода, как добрый старый друг, приняла меня, когда я был готов. Она держала мой вес, поглощала мою боль, утешала меня в своем мокром объятии.
Но мои мышцы, моя дисциплина, моя скорость — все это ушло. Было одним днем и исчезло на следующий.
Я больше не мог соревноваться.
Пока я боролся со своим телом, мои родители боролись с компанией, которая владела подъемником. Это была их сраная вина, а не моя.
Семья Милленов сражалась за закрытыми дверями, как и тогда, когда мама победила рак груди, а пресса в очередной раз превратила ужасную, изменившую мою жизнь аварию в ложную историю.
«Он пил», — говорили они. "Источник" видел, как я еще и наркотики принимал. Да, от алкоголя
Чушь собачья.
Я молчал от боли — и физической, и моральной. У меня не было сил спорить. Я знал правду, моя семья знала правду, и этого было достаточно. Я понятия не имел, что, черт возьми, теперь делать со своей жизнью, но вокруг меня были люди, которые по-настоящему меня любили и поддерживали.
— Да пошли они все, — как-то сказал Хадсон за ужином, осторожно, чтобы не задеть мою ногу в гипсе. Даже мама не осудила его за ругань, а просто кивнула в знак согласия и поцеловала меня в лоб.
Месяцы тянулись как улитка; я все еще плавал, не мог без этого, но понемногу смирялся с тем, что больше не буду соревноваться. Думать об этом по-прежнему было больно, но я справлялся.
Подходило Рождество, и вдруг врач, который лечил меня во Франции, дал заявление британской прессе: «Мистер Миллен был проверен на алкоголь и наркотики сразу после того, как поступил под нашу опеку. Оба теста были отрицательными. Это был просто несчастный случай, и я надеюсь, что компания, управляющая подъемником, возьмет на себя ответственность, чтобы такое больше не повторилось. Мы желаем мистеру Миллену всего наилучшего в будущем».
Казалось, я моргнул, и вдруг пресса была на моей стороне. Я не пил, не принимал наркотики, это был несчастный случай, а я просто молодой парень с блестящей спортивной карьерой, которого лишили его мечты.
К январю компания признала свою вину и выплатила мне огромную компенсацию. Это не вернуло мне возможность соревноваться, но деньги не были лишними.
И все это время моя семья была рядом, поддерживая меня своей любовью. Я взрослел, исчезал из медиа, устроился спасателем, влюблялся и разочаровывался в отношениях, продолжал укреплять связки, чтобы они снова не ослабли.
В двадцать девять я был доволен своей жизнью, счастлив, мне ничего не нужно было, пока месяц назад в мою жизнь не ворвалась Делайла.
Теперь я хочу, чтобы она была моей, больше, чем когда-либо хотел стать профессиональным спортсменом.
Я просто надеюсь, что в этот раз жизнь окажется добрее и исполнит мое желание.
Глава
18
Делайла
— Мы переносим дедлайн. Все с этим согласны? — спросил босс.
Я киваю, проклиная эту чертову переговорную и мечтая быть где угодно, но только не здесь. Пульсация в виске нарастает. Я моргаю, и перед глазами появляются какие-то серебристые пятна, будто зрение начинает подводить.
Открываю бутылку воды, делаю глоток. Толку ноль. Чертова мигрень подкатывает.
Провожу пальцем по брови, пытаясь унять эту гребаную боль, но стараюсь выглядеть прилично: не сутулиться, не размазать макияж, хотя больше всего хочется просто лечь и закрыть глаза.
Встреча с начальством во вторник заканчивается через час, но мне все равно нужно тащиться обратно к своему столу и доделывать свою работу, мучаясь от этой адской головной боли.