Плывун
Шрифт:
— По какому праву… — начал мордастый, которого Пирошников определил как Выкозикова.
Угрюмый тип рядом с ним, отличавшийся развитой нижней челюстью, подхватил:
— И на каком основании…
— Вы покушаетесь… — ввел в оборот деяние Пирошникова Данилюк.
— На жизнь и здоровье граждан?! — закончили они хором.
«Спелись… — подумал Пирошников. — Наверное, тоже репетировали…»
Им овладело праведное бешенство — состояние, в котором он способен был огрызаться.
— С кем имею честь? — возвысил он голос.
— Ви мене
— Нифонт Выкозиков, музыкальный работник, — представился мордастый.
— Даниил Сатрап, — хищно блеснув глазом, произнес третий.
— Это должность или профессия? — дерзко пошутил Пирошников.
По тяжелому взгляду Сатрапа он понял, что нажил себе злейшего врага.
— Це призвище, — пояснил Данилюк.
— Нет уж, дорогой Иван Тарасович, это не прозвище! Это моя фамилия, данная мне предками! — заявил Сатрап довольно резко.
— Фамилия, конечно! Це ж я на мове, — успокоил его Данилюк.
Эта лингвистическая путаница несколько отдалила Раду от основного вопроса и дала Пирошникову время придумать ответ.
— Все согласовано с властями. Проводятся исследования, вы видите, — кивнул он на аспиранта с рулоном осциллограммы. — Обращайтесь в Смольный.
В это время из подъезда выбежала наспех одетая мадам Данилюк с криком:
— Рятуйте, трубу прорвало!
Домочадцы бросились к родным очагам. Пирошников успел заметить, как председатель Рады, подхватив под руку Августа, буквально поволок его с собою в дом. Впрочем, юноша не упирался.
Геннадий достал телефон и принялся вызывать аварийную службу, в то время как управляющий Гусарский спешно уводил свой отряд операционистов в хитросплетение темных улиц Петроградской стороны.
Глава 24. Джабраил
Дом опустел. Ветер гулял по пустым коридорам, хлопали двери и ставни, капала в туалетах вода — все было слышно, и во всем была тоска одичалости.
Лишь минус третий жил обычной жизнью, не замечая перемен наверху. После изгнания Пирошникова и ремонта трубы, лопнувшей при последней подвижке, жизнь вернулась в свое русло, но почему-то утратила смысл.
Нависшая над домочадцами пустота в семь этажей, включая два «минусовых», неприятно сказывалась на психике людей. Домочадцы чувствовали себя покинутыми.
В этих условиях Пирошников с Серафимой, продолжавшие жить в благоустроенной каморке под лестницей с открытым входом, обозначенным книжными пачками, вызывали все большее раздражение. Да и понятно, все беды в доме за последние месяцы связывались с этим безобидным с виду седым любителем поэзии, а его связь с молодой дамой попирала общественную мораль.
Справедливости ради следует сказать, что мораль попиралась очень осторожно и не часто, со всеми возможными предосторожностями, глубоко под лестницей, ночью.
Поэзию тоже возненавидели на всякий случай. И совершенно перестали покупать.
Посему Пирошников с Серафимой часто предавались безделью, совершенно открыто играя в «подкидного»
Управляющий де факто Геннадий тщетно пытался поддерживать трудовую дисциплину охранников, рассылая их по утрам проветривать помещения, после чего найти их в пустых коридорах и комнатах уже было невозможно, сам же запирался в кладовке и что-то там писал или играл на компьютере.
Он же поддерживал связь с миром через Интернет, потому что Пирошников с Серафимой совершенно потеряли интерес к жизни за пределами турникета, как бы выжидая нового поворота судьбы.
— Стагнация! — провозгласил однажды Геннадий, вычитав это слово в Интернете.
— Вы совершенно напрасно засоряете русский язык, молодой человек! — сделал ему замечание Залман, раздавая карты. — Есть прекрасное слово «застой».
— Один фиг, — безмятежно заметил Геннадий.
— Дурдом, — внесла свое предложение Лариса Павловна, которой по долгу службы приходилось быть в курсе всех разговоров.
Поворот судьбы должен был случиться, потому что дальше так продолжаться не могло. Поток арендных поступлений в бухгалтерию бизнес-центра превратился в тоненький ручеек, текущий с минус третьего этажа. Он далеко не покрывал расходы на коммунальные платежи и охрану. Потенциальные арендаторы заходили в здание не дальше вестибюля и замирали на наклонном полу в странной позе, как бы делая выбор между двумя вертикалями — гравитационной и местной, определяемой домом. После чего уходили.
Для Пирошникова во всем этом имелся маленький плюс — на этом наклонном полу хромали все, поэтому его хромота была практически незаметна.
Предвестником поворота судьбы стало появление Даниила Сатрапа с бумагой.
Он оказался сослуживцем Данилюка, то есть работником прокуратуры, и явился, чтобы известить Геннадия о том, что прокуратурой произведена проверка, которая показала, что никаких разрешений со стороны Комитета по строительству, а также других органов исполнительной власти на проведение каких-либо исследований и экспериментов в бизнес-центре «Петропавловский» не существует.
После чего Сатрап перешел к Пирошникову и объявил тому, что прокуратурой Петроградского района против Пирошникова Владимира Николаевича возбуждено уголовное дело по факту вандализма и покушения на жизнь и здоровье двух и более человек.
Даниил Сатрап не был домочадцем, потому ему и поручили вести это дело, тогда как Иван Тарасович Данилюк, его коллега, перешел в разряд потерпевших и следствие вести не мог.
Произнеся официальный текст, Сатрап сладострастно улыбнулся, вручая бумагу. Пирошников заметил, что у него одно веко приспущено, как шторка. Вообще же он был похож на Щелкунчика со своею нижней челюстью.
— И что из этого следует? — спросил Пирошников.
— Ничего. Пока ничего. От возбужденного дела до осужденного преступника есть небольшая дистанция. Мы постараемся ее сократить.