Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Привет! Ты чего на обед не идёшь?
– Иду, - промямлил я, от нервов на уроке я и забыл, что у нас обед. Но я тут же нашёлся:
– А разве обед не после шестого урока?
– Это у девятых-одиннадцатых после шестого. Ну, -- проговорила требовательно: -- ты идёшь?
– Нет. Что-то не хочется.
– Я не хотел идти с Катюшей на обед. Да ну. Я вообще не мог понять, зачем она вдруг ко мне подошла. Я вообще злобный чел, а после этого случая с телеком, ещё и осторожный. Я никому не доверяю, да и мама сколько раз об этом за лето говорила. Как заедет домой постираться и переночевать, так и внушает мне «правду жизни», объясняет, какая жизнь несправедливая, и как надо пробиваться в одиночку и никому не верить.
– Ты расстроился?
–
– Да. Не видишь: плачу.
– Ты навсегда ушёл из «Тип-топа» или только на лето, а сейчас вернёшься?
– Навсегда, - странная она, зачем спрашивать, что и так ясно. И я уверен, что в лагере по сто раз это всё перетирали и перемалывали. Тот же Дэн, например.
– Нам не хватало тебя в лагере, - сказала Катюша. Она была с двумя хвостами как первоклашка, с бантами и воротничок такой кружевной. Симпотная до жути. Худая, в гольфах, коленки загорелые торчат, ещё чернее смотрятся из-за белых гольф.
Я молчал. Уж лучше бы Тиф чего-нибудь опять мне сказала запредельное - ещё на уроке я почувствовал какой-то мазохизм: она меня унижает, а мне и больно, и как-то спокойно. Типа, так мне и надо, я теперь ждал только худшего, а хорошего остерегался.
Мне хотелось побыть одному, постоять у открытого окна, полюбоваться ещё достаточно жарким пейзажем. (Да: я стал романтичным, сентиментальным. А как тут не стать, раз я начал себя жалеть. Это надо же: вляпаться во столько переделок!) Катюша мне мешала. Стоп! Наверное что-то у них в лагере стряслось. Катюша тут же подтвердила мои слова:
– Ты с Дэном больше не дружишь?
– Нет.
– И на футбол не ходишь?
Бог мой! Какой футбол? Я забыл о футболе! Точняк. Все поцы в конце августа там, и Лёха с Владом, а меня-то нет. Мне не до футбола, когда ходячие куклы ходят по городу, а потом ещё пересдача по английскому.
– Нет. На футбол я не ходил, - я сказал это как можно грубее. Мне надоел допрос. Но девчонки, они же душу вынимают, особенно Катюша. Они коварны и расчётливы. Вот и Катюша:
– Знай: я на твоей стороне.
– В смысле?
– Ну, в смысле, что про тебя рассказывают небылицы, а я ничему не верю, я за тебя...
Ясно. Где-то сплетничали обо мне, а Катюше это неприятно.
– Спасибо, - что ещё ей сказать, я не знал.
– Ну ладно. Я на обед.
– Катюша посмотрела на меня неприязненно, и я тут же ответил:
– И я.
– я вдруг понял, до меня дошло, что с Дэном я не буду встречаться и в столовой, он же в девятом, и я был этому очень рад. Хватит мне неприятностей на первый день. Их выше крыши.
Мы почапали (так выразилась Катюша) в столовую, и Катюша взяла меня за руку. Мы шли за руку! Я об этом столько лет мечтал. Но сейчас был не рад. С чего это? С какого? Потом за обедом пришла мне на ум фраза, что женщины любят жалеть. Где-то я её слышал или читал. Я вспомнил фильм. Там у тётки был клёвый мужик, а она осталась с мужем-алкашом, который её бил - пожалела придурка, а реального пацана прогнала... Правда реальный был киллером, но не в этом суть, суть в том, что жалкий с точки зрения мужчины вызывает симпатию у женщины. То, что Катюша со мной, вернуло мне уверенности. И тут же, в столовке, возвратило авторитет в классе. А то после математики на меня никто не смотрел, все отводили глаза, как от преступника. Тут же рядом со мной и Катюшей появились ещё подносы - поцы не хотели мириться с тем, что красотка (за лето Катюша стала настоящей красоткой) уплывает от них. Пообедали мы мило. Я прикупил себе и Катюше ром-бабу. И мы ещё долго их жевали, запивая компотом из перезревшего винограда. Компот был тёмно-красный, компот в нашей столовке по осени очень вкусный. Насыщенный цвет - так сказала Катюша. Спустя год я узнал, что чем меньше женщину мы любим, тем легче ей нравимся. Но тогда я этого не знал, «Онегина» ж в девятом классе проходят, но за год вывел это эмпирическим, как сказали на «физике», то есть, опытным путём.
Глава пятая. Тифа
Глава 5
Тифа
Я специально не уходил из школы, я знал, что Катюша ждёт меня во дворе. Она там специально щебечет с девчонками. Первого сентября они все нафуфыренные, накрашенные, Катюша ещё ничего, в образе, а некоторые... мда... Да ладно уж. Пусть как хотят. Я сидел в раздевалке и болтал с уборщицей. Она рассказывала мне, сколько за прошлый год в школе всего было украдено. Особенно крали обувь. Я никогда таким не занимался. И потом: ну хорошо, взял ты чужую обувь, ходить-то в ней где? В школе нельзя светиться, в городе тоже могут застукать, узнают обудку и звездец. Уборщица у нас в школе удивительная. Зовут её Ибрагимовна, имени не знаю. Она маленькая, коренастая, но не жирная, в лице что- армянское или грузинское, седая и с заколкой на затылке. Не совсем она из нашей местности, и говорит со странным акцентом. Вокруг неё всегда девчонки вьются, она болтает с ними как девочка. Видно, что ей в кайф с детьми. В отличие от учителей, которым, даже если они не показывают виду, мы всю жизнь испортили, искалечили судьбу.
В общем, я болтал, болтал с Ибрагимовной, но Катюша оказалась настойчивой. Она тоже всё болтала и болтала с девчонками. Болтушки разошлись, и она осталась одна во дворе - я всё из окна вижу. Катюша села на оградку клумбы, стала читать в телефоне. Я попрощался с Ибрагимовной и вышел. Катюша тут же встрепенулась, и пошла ко мне.
– Ты домой?
– Да.
– Ты далеко живёшь?
Ой, ё! Она, наверное, думала, что я спрошу: «А ты?» и пойду её провожать.
– Да. То есть нет. Живу, - я махнул неопределённо в сторону улиц.
– А-аа, - сказала она.
И мы пошли. Раньше бы я сказал: «Катя! Чего тебе надобно?» Но мне было жалко её.
– Ты не обращай внимания на Тифу!
– Я и не обращаю.
Мы шли и шли. Я никого и ничего не видел вокруг. Я думал: надо бы взять у неё рюкзак. Но не стал. И вдруг она мне говорит:
– Я тоже из «Тип-топа» уйду.
– Почему?
Катюша вдруг разрыдалась и сказала мне, перепрыгивая с пятого на десятое, что в лагере замутила с Дэном, а он её бросил. Это было странно. Я Дэна знаю. Он падла, но не стал бы Катюшу бросать. Просто назло мне не стал бы. Я так и сказал. Катюша всхлипывать опять стала и опять объяснять, пересказывать случаи, как он ей то сказал, а потом то, а на последней дискотеке послал прямым текстом, сказал, что достала. И тут до меня дошло. Дэн хочет выжить её. Он же вместо меня теперь. Она напоминает ему обо мне, о том, что кто-то лучше его.
– Ну а как Дэн танцует, двигаться стал норм?
– У него прямо прорыв. Все удивляются.что делают с человеком успехи. Мама однажды сказала, что, если у человека всё задуманное получается, он двигается вперёд. А если человеку ставят палки в колёса, он рано или поздно разочаруется в себе и станет неудачником. Неудачник - это про меня. Меня вдруг тогда на улице посетила мысль. А почему, собственно, я должен быть успешным? Чем я лучше других? Я знаю ребят с футбола, которые реал кроме каши дома ничего не видят, их родители вкалывают на пищевом заводе, ковыряются в этом тухляке, который в августе везут с колхозных полей для овощных консервов. Томатная паста, баклажанная икра, и т.д. И это всё добрые люди, часто пьющие. А как тут не запить, когда они пашут в этих жутких огромных цехах, да ещё держатся за свою работу как за спасение... Многие люди у нас выживают, а не живут. Вот и я пойду работать на консервный завод, если из школы выгонят или экзамены не сдам, мама устроит. А Дэн начнёт двигаться вверх по лестнице успеха. Ну и пусть. По фиг. У каждого своя дорога. За лето понял: не надо думать, что ты весь такой из себя великий, рано или поздно щёлкнут тебя по носу. И ещё я подумал, что всё быстро меняется. Если бы не мой позор на танцах, Катюша бы сейчас со мной не шла по улице...