Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
Я вернулся к деду и спросил:
– Кто это кормит собак сосисками?
– А есть тут одна, - дед посмотрел на меня пристально.
– Эрна. Знаешь, что в переводе значит?
– Что?
– Сказочница.
Сказочница. Я ору. Уж она-то сказочница. Особенно после того, как вырезала меня из репортажа и интервью и палец мне сломала. Я попрощался с дедом и поехал домой. Тем более что солнце садилось. И я хотел сесть в маршрутке у окна и полюбоваться красным кровавым закатом. Это случалось не каждый день. Обычно закаты у нас жёлтые летом. А, может, я просто раньше не обращал внимание на закат? Я посмотрел на мобильнике время. Да уж. Темнело с каждым днём всё раньше и раньше. А вроде совсем недавно мы и в десять вечера с Владом и Лёхой ржали над этим звезданутым пятнистым мужиком.
Мужик опять присел на какую-то скамейку и сверкал в закате своими очками. Я обогнал его по параллельной дорожке, вышел с этого поганого кладбище, подальше от звезданутых архитекторов и тормознутых посетителей могил, вздохнул полной грудью... На остановке я вдруг вспомнил мужика снова, посмотрел на закат и понял, что мужик-то сидел спиной к закату. Вопрос:
Глава третья. О вреде воровства
Глава третья
О вреде воровства
Перед началом учебного года я думал не об экзамене по английскому. Экзамен-то я сдам, всё-таки три раза в неделю я зубрил слова, заполнял тетради на печатной основе, ставил галочки в проверочных тестах, плюс аудирование, плюс пересказы. Английский мне теперь казался проще русского. Пересказы не будут спрашивать. Самое элементарное - так обещала директор маме. В общем, не думал я об экзамене. Я думал о Катюше. Я решил подарить ей что-нибудь на Первое сентября. Змейку, кулон с совой - она фанатела от Гарри Поттера, я это уже упоминал. Хотелось серебряное, не железное. Я экономил деньги, я нашёл по интернету такие фенечки-наборы, ну в общем это не важно. А важно то, что я как-то был в супермаркете один и встретил опять этого пятнистого. Я зашёл в магазин после работы. Лёха и Влад задержались на прудах. Они выпили пива в недавно открывшемся кафе, разомлели и легли там под кустом. А я пошёл в магазин. Что я дурак пиво покупать в кафе. Да я и не пью вообще-то. Вообще-то пить вредно. Для почек и вообще для мозгов. И вот в магазе снова этот пятнистый. Меня так и подмывало встать за ним в очередь, привычка - вторая натура, тем более, если добыча лёгкая. Я взял свои сухарики, колу, чипсы, стал выжидать. Этот перец набрал разных вкусностей, очень долго он копался между мармеладно-зефирными полками. Я его пас. Движения его были неумелые, резкие. Наконец он набрал коробок, неуклюже, как работ, бросил коробки в тележку и покатил тележку к кассе. Тележка подскакивала на выбоинах керамогранита. Я - за ним. Пятнистый был в жилетке, а не как обычно в куртке. Жилетка короче куртки, при движении пятнистого был виден ремень. Ремень был знатный, плетёный, я такого ремня и не видел никогда. Пятнистый наклонялся, выкладывал на ленту коробки. И я просто засмотрелся на этот ремень. Такая кожа, как будто ковбойская. Прочная, наверное, телячья, я люблю ковбойские вещи, замшу, кожу... Задний карман брюк у пятнистого был оттопырен. Из него буквально выглядывал и подмигивал мне бумажник. Бумажник манил. Но я запретил себе тащить сейчас. Потому что видеонаблюдение у касс, и потом карман был застёгнут на пуговицу. Это ж надо ещё аккуратно отщипнуть пуговицу... Проблемка. Кассирша, тётя Лена Ерёмина, папина знакомая, по школе, по детству - совершенно точно она не в первый раз видела пятнистого. Она улыбнулась ему и спросила:
– Опять доверяете?
Он кивнул, вздохнул, что-то ей прошептал, встал к ней спиной, она перегнулась через бортик своего закутка, расстегнула пуговицу, достала бумажник, открыла, взяла купюру, взяла мелочь, комментируя:
– Вот беру пятисотку, и мелочи двадцать два рубля вот спасибо за мелочь, под конец дня все с крупными идут. Стольник вам сдачи. Вот кладу.
Пятнистый кивал, смотрел, благодарил, опять повернулся спиной и тёть-Елене, положила бумажник обратно:
– Ой пуговицу не застегнула!
– Не надо!
– сказал он внятно и чётко, и... тяжело вздохнул, будто он купил сейчас мешок муки и мешок сахару, и ему это всё на себе придётся тащить.
Тёть-Елена сама собрала в пакет коробки «со вкусняшками». Потом я быстро пробил свои продукты, догнал пятнистого в три прыжка, на выходе из магаза. Он шаркал, еле передвигая ноги. Мне и в голову не пришло, что может быть подстава. Я как заворожённый смотрел на карман. Я знал, что на выходе в этом месте камера ничего не покажет. Справа и слева у стен расположились закутка «ремонта обуви» и «ремонта одежды», и ещё закуток-цветочный магазин. Там стояли люди. Также люди входили и выходили из магазина. Помню, я думал только об одном, когда догонял его: как бы кто-нибудь меня не опередил. Такая лёгкая добыча, ведь, такая не рисковая. И я быстро цапнул я пристроился за пятнистым и цапнул бумажник одним быстрым лёгким рывком. Молниеносно! Пятнистый не обернулся. Не оглядываясь, ничего не заметил, он брёл и брёл от дверей магаза... Но! Когда я цапал бумажник, мои пальцы скользнули по брюкам, внутри кармана, и под брюками было как-то пусто. Я запомнил мимолетное, микросекундное удивление, зафиксировал его и после стал чувствовать какое-то волнение, ну такого плана, как тогда, когда я смотрел передачу о «Тип-топе» и себя в ней не видел, такую стал чувствовать непонятку, что ли. И с этого момента волнение не проходило, но сначала я не разобрался, принял его за адреналин, драйв, азарт... Короче, хватанул я бумажник, обогнал свою пятнистую жертву и пошёл вперёд быстро, не оглядываясь. Бумажник был у меня в кармане штанов. Я держал в кармане руку, пытаясь понять на ощупь сколько денег. Денег было много. Я радовался. Я был доволен собой, такой щеголь-щипок. Сделал всё быстро, аккуратно. Мужик - реал идиот. Класть бумажник в задний карман. И брюки так висят на нём, а по виду брюк - вроде не худой, не сказал бы, что брюки на нём висели, сколе наоборот: в обтяжку. И тут я зафиксировал непонятку: под брюками -- пространство, пустота, а по виду - в облипку. Но тогда я отмахнулся от непонятки, перешёл улицу, хотел дотянуть до дома, но выдержал только до школы. Я скрылся во дворе, за оградой - калитка была приоткрыта, всё-таки август, школы начинали работать. Я обернулся: нет ли преследования. Не было. Я достал бумажник и открыл его. Денег не было. Вместо денег лежали какие-то бумажки с нарисованными зверями, завитушками, ромбиками и ветками, я не стал разглядывать, но заметил, что ветки на этих бумажках были такие же, как на ограде, которая до последнего времени огораживала котлован болотце, предшественник облагороженного пруда. Но я точно помнил, что деньги в магазе были, я видел их своими глазами, когда кассирша вынимала пятисотку! Я же заглянул в бумажник. Хорошо: пусть денег не было, пусть всё остальноё были эти непутёвые бумажки по размеру и на ощупь один в один как деньги, но ведь была сдача в стольник. Я видел, как купюру клали в бумажник. Видел своими глазами! Где стольник-то? Не было. Я развернулся и побежал обратно. Надо найти пятнистого и вернуть ему бумажник. Скажу: выпал, я подобрал, наплету что-нибудь. В тот момент у меня почему-то не возникло мысли просто выбросить эту чёртову улику. Я запыхался. Впервые в жизни пожалел, что пока только собираюсь бегать в секции. Обязательно пойду в сентябре.
Пятнистый не мог далеко уйти. Лишь бы избавится от этого кошелька! Он в буквальном смысле жёг мне руки, а может и совесть... Так и есть. Пятнистый далеко не уполз, плёлся себе еле-еле. Подходил к переходу. Конечно же он направил свои копыта на пруды-своё любимое место времяпровождения. Я перебежал дорогу в неположенном месте, машина резко затармозила, в спину мне послышался мат. Ничего, не привыкать. Лишь бы догнать пятнистого! Побежал вверх по улице, к переходу... Я встал на переходе, чтобы перейти улицу, рядом ещё встали люди. Наконец толпа двинулась. Светофора не было, просто все стояли и ждали, когда пробегут машины, протрясутся маршрутки. И вот - пошли толпой. Пока переходили улицу, я сунул пятнистому бумажник обратно в карман, и тут меня толкнул на пятнистого какой-то ещё мужик. Наверное, он перебегал дорогу, торопился перейти со всеми, нёсся по инерции - мы-то уже были у тротуара, и мужик случайно задел меня на всех парах, толкнул. Я как раз положил бумажник обратно. Но от внешнего толчка рукой достаточно плотно дотронулся до пятнистого. Но я не наткнулся на твёрдое, на человеческое тело, то есть. Под одеждой было что-то мягкое. Точнее я не мог определить. Я пошёл вперёд, а пятнистый свернул налево, к пруду. Он тащил пакет со сладким, сладкоежка без тела...
Утром всё произошедшее накануне показалось мне бредом. Я твёрдо решил не дарить ничего Катюше и перестать воровать. Всё лето не воровал, как с этой Эрной столкнулся. А тут вдруг соблазнился. Да если бы не подарок для Катюши, я бы и не стал. Я был напуган встречей с Эрной. Да и охранник тогда подозрительно на нас троих смотрел. А тут просто соблазн. Мужики часто деньги в задний карман кладут, но чтобы целый толстенный бумажник!.. Ну конечно же это была подстава! Неужели этот пятнистый подставной из магазина и всё лето меня пас? Да не может быть! Зачем он тогда на кладбище руками размахивал. Чтобы подозрений не вызвать? Так я, наоборот, обратил на него внимание, и архитектор обратил. Да нет, не может быть, чтобы меня малолетнего всё лето пасли и провоцировали на кражу. Вряд ли... А вдруг этот пятнистый связан с Эрной? Меня поразила эта мысль. Две попытки воровства и обе неудачные. Может, это опять она? И почему мужик мягкий, как лизун какой или кукла?.. Слишком много вопросов, а ответов нет. И волнение не проходит, какое-то неспокойствие внутри себя...
Глава четвёртая. Катюша
Глава четвёртая
Катюша
В последнюю неделю августа сдал английский. Да и влепили мне весной «два» больше за наглёж, доставал я англичанку, ну скучно сидеть просто весь урок. Я ж ни бум-бум был по английскому, ни туп-туп, ни тип-топ, ни шуба-дуба. Вот и довыступался, ишачил всё лето на стройке да ещё пахал по учёбе. Я и сам понимал, что англ нужен. Теперь хоть буду понимать на уроках, об чём речь, и что это за глагол tube, ну, слова учить стану, диалоги. Но грамматика - я пас, это я не знаю, так пахать надо, чтобы без ошибок. В общем и целом, я был доволен летом. И даже отвратительная Марья Михайловна не казалось мне сейчас такой уж отвратительной. После моей отличной пересдачи англичанка реально приуныла, она-то надеялась на моё полное незнание и на обширный презент от мамы. Дома мама на радостях раскололась: Марье Михайловне нужна была квартира. Отец - военный пенсионер, инвалид, нужна была квартира в новом доме, а там по льготе для военных пенсионеров всё было разобрано. И без мамы у Марьи Михайловны ничего бы не вышло, как-то мама пропихнула ещё одну льготную квартиру. Мама передала Марье Михайловне все документы. Марья Михайловна сразу внесла полный взнос. Осталось ждать, когда дом начнут заселять. Пока дом, эта громада, был не принят, лифт не пустили. И мусоропровода нет. Из-за этого были какие-то жуткие скандалы, получала по шапке и мама...
– А ту квартиру они брату оставят. Он неадекват.
– Да. Я знаю, - и я рассказал, почему: - брат пенсию у отца отнимает.
Мама кивнула, что означала: я это тоже знаю.
Через три дня первое сентября. Мы готовились. Надо было купить белую сорочку, да много ещё чего. Мама требовала, чтобы я тратил на свою одежду свои заработанные деньги. И я окончательно решил ничего не дарить Катюше, забить на подарки, до этого всё-таки сомневался.
Первого сентября я впервые за многие годы не выступал с номерами, а стоял в толпе наших недоумков весь прилизанный и причёсанный, в новых ботинках, про костюм с иголочки и не говорю. Раньше-то я всегда танцевал. И в нашей школе, и в чужих.
На втором уроке нас ожидало пренеприятное известие. Нет, к нам не ехал ревизор, мама бы о нём знала. Оказалось, что математику будет вести Тиф, Татьяна Ивановна Феоктистова, папина учительница, училка-зверь, которая травила Эрну, когда она была ещё Мариной, а потом Эрна, когда стала Эрной, Тифе помогала. Тифу все боялись и все ненавидели. Некоторые звали её не Тиф, а Лети-лети. Один год её класс весь пришёл на линейку с шариками. Мы с «Тип-топом» танцевали на праздничной линейке, я тогда в младшей группе был. И, пока мы ждали выхода, я слышал, как старшаки, они мне тогда казались удивительно недосягаемо взрослыми, а сейчас я сам такой же - восьмой класс -- желали этой училке: