Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Знаешь, - прошептала мама.
– Сегодня мне приснилась комната, огромная, и вся в золотых обоях, они отклеивались. Я посмотрела в соннике - оказалось это к смерти.
Отчим вздрогнул.
– Но никто не умер, - успокоила его мама.
– Просто был такой сон.
Мама обманула отчима. Умер, ещё как умер! В тот день он и умер. Точнее не так, не знаю, как выразить это, просто расскажу, что было дальше.
Отчим поднялся, и поплёлся к себе в комнату, где сама собой мебель не двигалась. Отчим сел за компьютерный стол, погрузился в интернет... Мама
Новости канала «Культура» прервал жуткий кашель. Мама сделала звук погромче. Тут послышался грохот.
– С мебелью борешься? Не поборешь. Это он сам двигает! Он что хочешь, то и делает, и тебя со свету сживёт!
– по привычке крикнула мама. Но, не услышав в ответ привычную одноэтажную конструкцию, мама пошла заглянуть в комнату. Отчим лежал на сером бетонном полу. Пол был в пятнах засохшего заиндевевшего клея. Пол был без линолиума! Линолиум пропал. Тут же валялся сейф, он был открыт, деньги валялись повсюду. Изо рта у отчима текла струйка крови. Мама пошла за телефоном, чтобы вызвать «скорую», то есть вернулась на кухню. И я тоже. Я испугалась. Мы сели и стали ждать «скорую». Но я опять заглянула в комнату. Отчим стоял и удивлённо глазел на меня во все глаза. Крови на полу не было. Денег тоже.
– Мама! Отменяй «скорую»!
Мама вбежала в комнату к отчиму.
– Ты что?
– испугалась мама.
– Я никогда не видела у тебя таких удивлённых и больших глаз.
– Кофе подавился, - вздохнул отчим, поднимая чашку.
Но мы прекрасно помнили, что никакого кофе и никакой чашки в комнате не было.
– Дай сюда, - протянула руку мама.
Отчим протянул ей чашку. Мама понюхала: действительно кофе с молоком, чашка ещё тёплая от напитка и на дне глинистого цвета масса.
В трубке у мамы кричали - мама дрожащим голосом объяснила ситуацию, сказала фамилию, и «скорая» повесила трубку.
– Надо бы линолеум наклеить, - вздохнул отчим.
– Давай, - согласилась мама.
– Но линолеум пропал. И бустилата нет.
– Есть, есть, - довольно сказал отчим и пошёл в мою комнату.
«Странно, - подумала я.
– у меня бустилата всего пузырёк для кукол. Этого не хватит для пола».
Но отчим вернулся с пятилитровой ёмкостью и рулоном новенького линолиума, и они стали его клеить. Плинтусы отчим присверлил вечером, подходящие саморезы и дюпеля гнили на балконе много лет.
На следующий день тоже произошло и в маминой комнате. К концу второго дня нам с мамой стало ясно, что в отчима вселился мой папа. По повадкам, по поведению, это был не Стас. Одежда папы, пятнистая, пропала вместе с линолиумом. Сейф, кстати, тоже пропал. И папин ноутбук.
– Ну что? Поедем в пиццерию?
– спросил папа вечером и подбросил ключи зажигания, чего раньше никогда не случалось. Пока шли до машины я заметила, что отчим, то есть папа, стал выше ростом.
– Давайте-ка прокатимся на кладбище, - сказал папа после пиццерии.
– Да ну: лень, - заканючили я и мама. Лично я боялась ехать на кладбище: мало ли что. Папа нередко говорил о кладбищенских, о том, что они враги плывунам.
– У меня, между прочим, послезавтра день рождения. Надо съездить к себе домой, - папа рассмеялся улыбкой отчима, но своим вздыхающим голосом.
У кладбища в магазине было многолюдно, даже очередь. У нас же военный полигон недалеко. Всех военных везут хоронить к нам. У нас даже один полковник на кладбище лежит.
Мы купили искусственные цветы, папа сходил в магазин, и принёс вкусности в коробке. Мама схватила отчима за руку, внимательно посмотрела ему в лицо.
– Будешь мармеладки?
– спросил отчим.
– Смотри и «райский сад» появился.
– Как нам с Лорой тебя называть?
– Стас. Разве я так стал от него отличаться.
– Разительно!
– А для посторонних?
– Наверное, нет.
– Вот и называй Стас.
– Не буду.
– Тогда придётся с документами копаться. Имя менять, это волокита. Привыкайте к такому Стасу.
Мы пошли по дорожкам кладбища.
День был тёплый, солнце радовалось, под ногами чавкала грязь. Приближалась весна, можно сказать, что наш дурацкий город оживал, готовясь принять туристов на весеннюю рыбалку. Повсюду слышалась весна. Кладбище совсем не было молчаливым.
Кресты, надгробия, памятники смотрела на нас во все свои глаза-буквы-даты смерти.
Я заметила старика. Он вышел из каких-то сараев. Там жужжало что-то. Старик, седой, жидковолосый, волосы развевались, хотя ветра сильного не было. Он был в сером распахнутом пальто, а под пальто - кузнечный фартук, этот старик не сводил с нас глаз.
– Знаешь, кто это?
– спросила мама.
– Нет.
– Это архитектор нашего города. Его обвинили в чём-то и уволили. Теперь он тут при кузнице. Наши ему пенсию оформляли, много о нём говорили. Говорят, он учился у самого Шехтеля.
– Скажешь тоже, - усмехнулся папа.
– У Шехтеля.
Мы навестили папину могилу. Она была прибрана - бабушка Глория регулярно здесь бывала, да и Надя-толстая захаживала. И тут я заметила: надпись на плите изменилась, теперь тут стояла дата рождения отчима и вчерашняя дата смерти. И - ветка, выгравированная на камне, знакомые очертания.
– Папа! Что это?
– Не волнуйся. Кроме посвящённых эти правильные надписи никто не видит. Тем более правильная она одна. Ведь я - первый ходок.
Мне стало не по себе. Мне казалось, что отчим тут где-то рядом, прячется за надгробиями...
Я обернулась: старик стоял, курил и посматривал в нашу сторону. Жужжание прекратилось.
Папа достал из-под куртки термос.
– Откуда?
– Я запасливый.
– Ты как волшебник, папа.
Мы долго стояли у могилы, пили чай, заедали мармеладом «Райский сад», вспоминали. Помянули отчима...
А Старик всё стоял и смотрел на нас, пока его кто-то не окликнул из сарая.
Никогда после кладбища папа больше не вздыхал. А когда я спрашивала утром, снилось ли ему что-то, он улыбался и отвечал, что ему снился райский сад.