По дороге в Дамаск
Шрифт:
Гулко, протяжно ахнуло - кто то зашвырнул в одно из помещений гранату! Затем этот звук повторился... и еще раз! Оператор по прозвищу "Толстый" принялся снимать Козака на цифровую камеру на фоне этих оппозиционных декораций, на фоне лежащего на полу - убитого кем то - старика.
– Закончил, Толстый? Вот и ладненько - сказал Антон.
– Двигаем дальше!..
Они проследовали по коридору, то и дело переступая через трупы, в самый его конец. На полу лежит сорванная с петель дверь. За открытым дверным проемом оказалось большое помещение с высоким потолком - школьный спортзал.
Внутри пахнет дымом, порохом, кровью, смертью. К моменту их появления здесь, в сущности, уже все было кончено. Спортзал этот, как и некоторые другие помещения школы, использовался для размещения потерявших кров людей. Причем преимущественно здесь были старики, женщины и малые дети.
В нескольких местах тлеют тряпки, матрасы, то, что было постелено прямо на пол или же использовалось беженцами для обустройства.
Из помещения через обнажившиеся оконные проемы сизые лохмы дыма вытягивает сквозняком наружу. Листы фанеры, заменявшие выбитые, должно быть, еще прежде стекла, вышибло или же сорвало взрывами гранат. Боевики, ворвавшиеся в зал, переключили светофильтры на переносных фонарях и фонарях, крепящихся к ложу автомата или поверх головного убора - чтобы не слишком отсвечивало наружу через пустые оконные и дверные проемы.
По залу бродят Филин и еще один боевик с трехцветной повязкой. Периодически слышатся хлопки выстрелов - добивают тех, кто еще подает признаки жизни. Человек тридцать положили... и это только те, кого Козак видел в спортзале и в коридоре.
– На хрена?
– процедил Иван, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Это же мирняк... беженцы!
– Это вражеское отродье, - донесся голос из коридора.
– Нарожали, бля, зверья...
Саныч и еще трое, включая Мыколу, вошли из коридора в спортзал.
– Ты что, Иван, жалеешь их? Этих?!
– Саныч кивнул в сторону лежащих там и сям на полу тел.
– Это жены боевиков из аль Нусры! Это их отцы и матери! Их дети, их выродки, наверняка пошли бы по стопам старших!.. Кстати, чтоб ты знал... Это "ответка" за то, что джихадисты из аль Нусры вырезали в этом же районе семьи алавитов и христиан! Ну что, понял теперь?
– Теперь понял, - угрюмо сказал Козак.
– Что ж тут непонятного.
Иван остановился у лежащей на полу ничком женщины, рядом с которой, за ее окровавленной, посеченной осколками спиной, обнаружился ребенок. Присев на корточки, он стал разворачивать платок - или лоскут материи, - в которой был завернут младенец. Рука тут же стала липкой от крови...
Убедившись, что ребенок мертв, как и его мать, что им уже ничем не поможешь, Иван медленно выпрямился. Вытер ладонь о полу куртки. Хреново... Но другого случая проверить выданный ему ствол может не представиться - его все время эдак ненавязчиво "держат" двое, а то и трое из этой команды.
Снял с плеча АКСУ, передвинул флажок предохранителя, передернул затвор. Боковым зрением он засек, что за ним наблюдают, что его снимают на камеру. Да, крепко его прихватили... Теперь, даже если он выскользнет, выйти совсем уж сухим из воды вряд ли получится - у кого то останется отснятый в Халебе видеоматериал. И эта запись, на которой среди боевиков с повязками цвета российского флага, в качестве одного из "добровольцев", фактически взявших на себя функции карателей, фигурирует и он, Иван Козак, может всплыть где угодно и когда угодно.
Надо срочно что то придумать, нужно начать собственную контригру. Пока что его держат плотно. Отступив пару шагов назад, метясь в мертвую плоть, как бы имитируя "контрольный", Козак нажал на спуск.
Выстрела - а он поставил на "одиночный" - не последовало.
Иван переставил флажок переводчика предохранителя на автоматический огонь. Навел автомат на убитую взрывом одной из брошенных в спортзал гранат женщин, нажал на курок. Результат тот же...
Извлек сдвоенный рожок; взвесил в руке, примял верхний патрон пальцем. Затем перевернул "спарку", вставив в автомат другой рожок.
Передернул затвор, прицелился, нажал на спуск. И вновь выданный ему автомат АКСУ - отказал...
Обернувшись, Иван хмуро посмотрел на наблюдавшего за этой сценой, за тем, что он сейчас делает, старшего группы.
– Что за хрень, Саныч? Мне выдали нерабочий инструмент!
– Бывает, - сказал тот.
– Наверное, тебе попался "калаш" китайского производства. Когда выберемся отсюда, сам подберешь себе оружие.
– Я вижу, сразу несколько бойцов снимают на камеры. Зачем? Для отчета?
– Не только для отчета... На информационном поле тоже идет война.
– Этот ролик будет выложен в Интернете?
– Да, в ближайшие дни. Пусть "крысы" и их покровители знают, что их излюбленный прием - террор - может быть применен и против них самих. И будет применяться впредь, как мы это продемонстрировали сегодня - здесь и сейчас.
Двое из бойцов, закинув автоматы за спину, достали из карманов разгрузочных жилетов баллончики с краской. Один из них, подойдя к посеченной осколками стене, стал выводить, смещаясь справа налево, выпускаемой из баллончика ярко красной струей надпись на арабском. Второй, переместившись к другой стене, противоположной от входа, тоже занялся настенной живописью, но оставляемые им граффити были уже на русском.
– Ты спрашивал про оплату, Иван... У нас имеются свои устоявшиеся расценки.
Саныч, закурив сигарету, сунул пачку и зажигалку обратно в кармашки разгрузки, устроенные на липучках. Иван обратил внимание, что старший, а также Мыкола, единственные из всей их группы, кто по прежнему укутаны в "арафатки". Причем бритоголовый так плотно намотал свою "куфию", что в оставленную им щель видны лишь глаза.
– За участие в подобной этой акции - по пять штук зеленью на брата, - выпустив облачко табачного дыма, сказал старший.
– За мирняк - пятьсот баксов за голову. За каждого убитого рядового "тапочника", если он при оружии - штука баксов. За зверушек посерьезней, уровня полевых командиров, или тех, кого мы приговорили, когда освободили вас - бонусные прибавки. После завершения акции скалькулируем и произведем расчет - наличными.
– Местным... тем, что участвуют в этом... мероприятии, тоже платят?
– А как же. Но эти получают сирийскими фунтами, а не "зеленью".
– Сколько, если не секрет?
– От десяти до двадцати тысяч фунтов в день.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Один бакс по плавающему курсу котируется в промежутке семьдесят - сто местных фунтов...
Пока старший перекуривал и пока они с Козаком обсуждали денежную тему, на стенах спортзала, устеленного телами жертв их налета, появились граффити. Особое внимание Ивана привлекли надписи на русском, нанесенные краской из баллончика: