По древним тропам
Шрифт:
— Я готов бороться, но что толку, дорогой Таир? Мы уничтожаем каких-то мошек, а скорпионы спокойно живут в Урумчи, в Ланьчжоу, в Турфане. Я готов бороться! — громче повторил Ми Лянфан. — Но что толку? И когда у нас будет окончательная победа?
В разговор вмешался Садык:
— Решай сам, друг, уходить тебе или оставаться. Удерживать тебя мы не имеем права. Только подумай хорошенько, как тебе дальше жить. От китайцев ты перешел к нам, теперь от нас хочешь снова уйти куда-то…
И Садык прочитал всем свои последние стихи:
…СамаКурман вернулся с охоты, положил на плоский камень возле очага несколько куропаток, не спеша извлек из кармана с полкило соли, завернутой в тряпицу, затем, на удивление всем, начал сворачивать самокрутку с настоящим табаком. В отряде курили высушенные листья, табака давно уже не было.
— Где ты раздобыл такое сокровище? — заинтересовался Таир, подсаживаясь к Курману и с наслаждением принюхиваясь к дымку.
Курман, затянувшись несколько раз, пустил самокрутку по кругу и стал рассказывать:
— Надоело мне бродить по горам, и спустился я вниз, к дороге. Сел в кустах, жду. Вижу, идет машина, и в ней никого, только один водитель. Оставил я ружье в кустах, вышел на дорогу, остановил машину. Шофер оказался казахом, как и я. Разговорились. Я ему дал подбитую куропатку, а он поднял сиденье и достал все свои запасы — соль, табак, хлеб. А потом из-за голенища сапога достает мне вот эту бумагу. Читайте.
Курман подал Садыку свернутый пополам, истертый на сгибе листок бумаги. Это оказалась листовка. Садык прочел вслух:
— «Братья, поднимайтесь на борьбу за свое национальное освобождение! Долой шовинистов! Да здравствует свободный Уйгуристан! Патриоты Урумчи».
Листовка была написана под копирку, четким, каллиграфическим почерком.
— Выходит, не ты агитировал его на борьбу, а он тебя, — с усмешкой заметил Таир.
— Выходит, так, — согласился Курман. — Но я думаю, он догадался, кто я такой и откуда. По виду моему понял, одна моя борода чего стоит, сразу говорит, что я горный житель.
Садыка взволновала листовка. Значит, они не одни.
— Откуда этот шофер?
— Из Урумчи, — ответил Курман.
— Это замечательно, друзья. Нам немедля надо наладить связь с партизанами из Урумчи. О чем тебе еще рассказал этот шофер? — обратился Садык к Курману.
— Рассказал, что брат его служит в Урумчи, в войсках генерала Ван Энмау. Оказывается, у нас в крае стоят восемь дивизий в полной боевой готовности. И в армии тоже много недовольных.
…Отряд принял решение направить в Урумчи для связи с патриотами группу товарищей. Вызвались идти Курман и Гаит. Приободренный листовкой, Ми Лянфан заявил, что он остается в отряде и просит извинить его за малодушие. Он конечно же скучает по дому, но понимает, что сейчас пути туда отрезаны.
— Я служил в армии несколько лет, — сказал он. — Прошу и меня направить в Урумчи для связи с солдатами. Мы найдем общий язык.
XX
Прошла еще одна осень с пыльными бурями и еще одна зима с бесснежными «черными» морозами. На полях турфанского округа работали в основном солдаты.
В Буюлуке почти не осталось молодежи, одни
Джау-Шимин по-прежнему пользовался доверием властей как один из лучших специалистов по сельскому хозяйству. Он-то и приносил в Буюлук все новости. С большим опозданием, по Джау-Шимин все-таки прослышал о кровавой стычке в горах между солдатами и мятежниками. По рассказам, было много убитых. Один из старых охотников Буюлука пробрался к Орлиному гнезду, но нашел там только безымянные могилы и никаких признаков человеческого жилья.
Однажды летом Джау-Шимин рассказал Самету о том, что в центральных провинциях началось новое движение — «культурная революция», самое страшное, самое жестокое движение. Проводят его хунвейбины — красные охранники, или, как они еще себя называют, «послушные буйволы председателя Мао». Они громят учреждения и парткомы, разогнали комсомол, закрывают учебные заведения, сжигают книги и картины. Чего хотят хунвейбины, никто не знает. Сами они заявляют, что служат не народу, не партии, а лично председателю Мао. А председатель исповедует такую теорию: «В истории больше знаменит тот, кто больше пролил крови»…
Осенью 1966 года на уйгурскую землю хлынули орды хунвейбинов. «Для оказания революционной помощи автономному району». В Урумчи начались бесчинства.
Руководитель автономного района генерал Ван Энмау решил ограничить действия хунвейбинов. Его поддержал генерал Го-Пин, командующий Южносиньцзянским военно-производственным корпусом. В результате 22 ноября 1966 года в Урумчи произошло кровавое столкновение между войсками и «послушными буйволами». Эхо этих событий разнеслось по всей стране.
Столичная интеллигенция в Урумчи приняла сторону военных.
Отряд Садыка наладил наконец связь с Урумчи. Садык предлагал товарищам из столицы воспользоваться неразберихой в городе, захватить радиостанцию, телеграф и призвать весь народ Синьцзяна к вооруженному восстанию. Тем более, что, по слухам, только одна дивизия из восьми, расположенных в крае, оставалась верна Пекину.
Однако товарищи из Урумчи не согласились с таким предложением Садыка. Они ответили, что доверяют генералу Ван Энмау и считают, что для успешной борьбы, для восстановления социалистического правопорядка необходимо объединиться с местным руководством и сообща требовать справедливости от Пекина.
Садык не верил в действенность такого объединения. К чему оно приведет? Как жили под пятой, так и будут жить.
Товарищи из Урумчи предлагали массовую демонстрацию, они уповали на «мирные демократические требования». Но что это даст в условиях военного режима, армейской власти? Все равно что обнаженной сабле противопоставить пустые ножны.
Садык знал, что в его отряде нет единого мнения на этот счет. На общем собрании примерно половина отряда согласилась с предложением товарищей из Урумчи. Особенно горячился парень из Тохсуна Зунун.