По нам не плачут
Шрифт:
– Добрый вечер, уважаемые дамы и господа!
Да уж какой там добрый…
– Позвольте представить вашему вниманию новейшие карты города!
Ага, самые-самые новые, Ванька с Костяном стащили их только этим утром…
– Всего сто рублей, и все ландшафты ваши, во всех их мельчайших подробностях! Приобретайте, не стесняйтесь!
Я говорил громко и чётко, чтобы меня услышал каждый в вагоне. Я всегда старался заходить в среднюю дверь, чтобы мне не пришлось повторять дважды. Кто-нибудь из людей обязательно высовывался, чтобы лучше рассмотреть моё лицо. По сути, товар зачастую интересовал их не так сильно, как всякие люди,
За весь день я продал всего четыре карты, но на пиво нам с Костяном уже должно было хватить. И на хлеб могло остаться, может, даже на пару пирожков из ларька. Не так много, как хотелось бы, но в любом случае, была пора возвращаться. Я доехал до конечной станции и вышел на свежий воздух. Полчаса пешком, если срезать через пустырь, и я дома. Хотя «дома» - слишком сильно сказано. Мы называли своё убежище конурой. Это укромная будка под теплотрассой, множество вроде неё можно заметить, если идёшь гулять по трубам. Такие маленькие кирпичные домики, обитые стекловатой и залитые чёрной смолой, с горячими трубами. В эти домики никто никогда не решит сунуться, будучи в здравом уме, хотя иногда можно услышать голоса, доносящиеся из них. Иногда можно увидеть сделанные из прутьев решётки или накинутую сверху плёнку, защищающую от ветра. Чаще всего такие домики находят дети, когда убегают гулять слишком далеко от дома, а потом, увидев нас, бегут прочь.
Иногда мне казалось, что люди боятся не столько нас самих, сколько той жизни, которой мы живём. Иногда мне казалось, что они боятся представить, что кто-то всё ещё может жить без проточной воды и электричества. Но это были лишь мои догадки. В любом случае, до тех пор, пока я возвращался в конуру практически каждый вечер, я мог называть её своим домом.
Пока я пробирался по пустырю, думая обо всех этих людях, кто-то хлопнул меня по плечу и с силой развернул к себе. Я находился всего в двух кварталах от конуры, в месте, где нет ни одного фонаря в радиусе нескольких десятков метров. Я не смог разглядеть того типа в темноте, но я отчётливо слышал его голос, прохрипевший мне прямо в лицо:
– Это моё место.
Его зловонное дыхание смешалось с запахом дыма и серы с соседнего химического завода, а здоровая рука вцепилась в меня мёртвой хваткой. Я не знал, откуда он вообще взялся, ведь я практически каждый вечер возвращался именно этой дорогой, и мне крайне редко кто-то встречался на пути. Возможно, этот парень забрёл сюда по пьяни, но он явно хотел от меня чего-то большего, чем просто предупредить о разметке территории. Я ничего ему не ответил.
– Ты слышишь, пацан? – рыкнул он отрывисто. – Или ты слишком борзый тут?
Я зачем-то огляделся, хотя в такой сентябрьской темноте всё равно никого бы не смог увидеть. Я отвернулся от него и схватил руку, сжимавшую моё плечо, пытаясь отвести её в сторону.
– Я просто иду мимо, – я старался вести себя как можно спокойнее. Возможно, будь рядом со мной Костян, я бы не был столь вежливым и малословным, но я был один, времени было около половины двенадцатого ночи, а этот
Но, к моему счастью, он всё-таки поддался и немного ослабил хватку. Я осторожно вывернул плечо из цепких пальцев и потёр его.
– Что в мешке? – спросил меня парень, осматривая мой старый рюкзак, съехавший на руку. На мгновение мне даже показалось, что он как будто принюхивался к нему.
– Карты местности. Ничего особенного.
«Осторожно, двери закрываются», – пронеслось у меня в голове. Не то, чтобы у меня начинали колени трястись от страха, но мне явно хотелось скорее вернуться в конуру, и он каким-то образом это почувствовал. Он резко вырвал рюкзак из моей руки и начал в нем ковыряться. Он помял мои карты, значит, продать их я уже никому не смогу.
– Надо делиться, – снова прорычал он, нащупав часть моей заначки – купюру в сто или пятьдесят рублей.
Может, я должен был и дальше молча стоять и ждать, пока он обчистит меня целиком, но моё терпение лопнуло. Я выхватил у него свой рюкзак и был готов к побегу, но парень опередил меня. Его рука, сжатая в огромный кулак, прижгла мою левую скулу, и я, с трудом устояв на ногах, инстинктивно схватился за неё, чтобы унять боль. Следующий удар пришёлся в живот. Я согнулся пополам, задыхаясь от его нападок, и тогда он пнул меня в левый бок, повалив на холодную землю. Он наклонился ко мне, стащив с меня рюкзак и куртку, поковырялся в карманах, вытаскивая из них оставшийся заработок, и швырнул кожанку мне обратно, угодив железной собачкой от молнии прямо мне в бровь. Он ещё раз пнул меня в живот, задев рёбра, наклонился и схватил меня за волосы.
– Ещё увижу – убью, – он прохрипел мне в ухо, брызгая слюной на мою больную скулу, и отпустил мою голову, приложив лбом к мокрому песку.
Я с трудом подавил в себе желание хорошенько пнуть его напоследок, или хотя бы обматерить. Но если бы я это сделал, в конуре меня той ночью явно бы не увидели. В итоге я поднялся с земли спустя несколько минут после того, как он ушёл, и, пошатываясь, продолжил идти домой, время от времени потирая саднящую скулу. Всё тело ныло и болело так сильно, что я не мог передвигаться с нормальной скоростью, но спустя где-то полчаса я всё-таки одёрнул родную полиэтиленовую плёнку на входе и оказался в конуре.
Там меня уже ждали Костян с Ванькой. Они сидели на старом покрывале под тусклой лампой, прислонившись к кирпичной стене, и смотрели в одну точку абсолютно туманным взглядом. В руке у старшего был смятый пакет, грязный и выцветший.
– С возвращением, – просипел Костян, даже не повернув голову в мою сторону.
– Мне осталось? – я спросил, держась за больной бок.
Он помотал своей белобрысой головой из стороны в сторону, ни о чём меня не спросив, но всё равно протянул мне пакет со слипшимися краями. Я взял его, стараясь аккуратно открыть, и сделал несколько неглубоких вдохов.
– И правда, ничего, – ответил я и швырнул пакет на землю.
Я завалился рядом с ними, случайно задев рёбра, и, застонав, облокотился на ту же стену, медленно сползая на покрывало.
– Где еда? – спросил я, щурясь.
– Там, – махнул рукой Костян на какие-то остатки куриных костей на одноразовой тарелке, частично присыпанных песком и на несколько кусков зачерствевшего хлеба. Я хмыкнул, взяв сухарь из пакета и запихал его в рот, надеясь не сломать о него зубы. Костян, наконец, посмотрел на меня и спросил: