По нам не плачут
Шрифт:
И вот, в тот день, когда мы случайно пересеклись, она нашла время, которое захотела провести с нами. Мы стояли и разговаривали о чём-то неважном, когда с Катькой поздоровался мужчина лет сорока - сорока пяти. Она оглянулась и резко дёрнулась, словно хотела спрятаться за чью-то спину, но быстро взяла себя в руки и выдавила из себя короткое:
– Здрасьте.
– Что ты здесь делаешь в такое время? – прицепился он к Катьке. – Неважно выглядишь.
Мы с Костяном переглянулись. Эта беседа явно не была дружеской, да и мужик не вызывал доверия. По крайней мере он явно не был похож ни на одного из Катькиных клиентов.
– Гуляю, –
– А бабка знает, где ты ошиваешься? – допытывался он с мерзкой ухмылкой на толстой физиономии.
– Не ваше дело, – прошипела она.
Катька отвернулась от него на какой-то миг и снова посмотрела ему прямо в глаза, но ничего не ответила. У неё от злости начинали раздуваться ноздри и дрожать губы. Что-то зашевелилось внутри меня, когда я смотрел на этих двоих и на Костяна, буквально пожиравшего Катьку глазами. В тот момент мне захотелось схватить её за костлявую руку и увести туда, где она больше никогда не увидит этого урода. Но я ничего не сделал. Вместо этого я остался наблюдать, как он продолжал издеваться, подходя всё ближе:
– Ааа… – протянул он, переводя взгляд сначала на меня, а потом на Костяна с Ванькой. – Я вижу, что ты смогла приспособиться. Не удивлюсь, если это – один из твоих выродков…
Он собирался, видимо, показать своим жирным пальцем на Ваньку, спрятавшегося за спину брата, но не успел. Я уже был полон решимости сделать ему нестерпимо больно, но Костян меня опередил. Годы уличной жизни на нём сказались, и буквально через пару секунд он уже вовсю месил своим кулаком мягкую, рыхлую плоть. От первого удара мужик опрокинулся на холодный мраморный пол и, закрывая лицо руками, что-то выкрикивал, но его вопли заглушал проносящийся мимо поезд. Мне пришлось схватить Ваньку, чтобы он случайно не попал под горячую руку, а Катька словно застыла в каком-то оцепенении, и взгляд её падал не на драку, а как будто бы сквозь неё, словно всё происходящее резко перестало для неё существовать. На всякий случай я перекинул руку, не занятую Ванькой, через её хрупкое тело и с силой прижал Катьку к себе. Костян продолжал заносить кулаки, и вокруг нас уже начали собираться люди. Кто-то охал, кто-то снимал на камеру, кто-то тупо смотрел. А потом кто-то позвал охрану, и только тогда Костян отпустил ублюдка.
Тот с трудом поднялся на дрожащих ногах и, вытирая кровь с разбитой губы, хрипло заявил:
– Ты ещё пожалеешь об этом, тварь. И твой кусок мяса тоже, – он с ненавистью посмотрел на Костяна и на Ваньку, который вцепился в мою куртку и стоял, всё ещё зажмурив глаза.
– Я передам привет твоей дорогой маме, – обратился он напоследок к Катьке, которую я всё ещё держал рядом с собой. – Пусть порадуется, какая у неё дочка.
И, отвернувшись от нас, он ушёл, с чувством сплюнув на пол. Всего лишь на какое-то мгновение мне захотелось догнать его и швырнуть прямо на рельсы под проезжающий мимо поезд. Я даже очень живо представил себе, как он превращается в огромную тёмную лужу, хотя понимал, что никогда не смог бы сделать ничего такого, даже ради Катьки. И почему-то от этой мысли мне стало так противно, что рука, державшая Катьку, сжалась как будто сама собой. Послышался слабый вскрик, я разжал руку, и Катька буквально выпала из неё.
– Всё в порядке, – спокойно и тихо сказала она, когда мы подошли к ней вплотную. – Я сейчас отдышусь и встану.
Когда она говорила, её лицо всё ещё было вжато в её колени, и голос искажался. Я осторожно взял её за руку, и по моей спине пробежали мурашки.
– Не бойся, – я сказал ей эти слова несмотря на то, что был уверен в их бесполезности. Более того, эффект от них оказался совсем неожиданным: Катька вырвала свою руку из моей, резко встала и расправила складки на юбке.
– Отвали! – прокричала она, когда Костян, успокаивавший Ваньку, решил подойти к ней поближе. Люди снова начали поворачивать головы в наши стороны, и у меня появилось опасение, что в скором времени на самом деле сможет появиться охрана. Но Катьку, казалось, это волновало меньше всего. У неё, как будто, открылось второе дыхание, и она продолжала кричать на нас:
– Я не просила вас вмешиваться! Мне от вас ничего не нужно!
А потом она резко отвернулась от нас и быстро зашагала в сторону перехода на другую ветку. Мне показалось, что я даже видел дыры на её подошвах.
– Нам, видимо, тоже пора, – несколько ошалело произнёс Костян и взял Ваньку за руку. – Надо работать.
– Точно, – согласился я с ним.
Пора была возвращаться. Костян передал мне ещё несколько побрякушек, и я быстро, но аккуратно сложил их в сумку. Я перекинул сумку через плечо и залез в ближайший вагон.
За тот вечер я пересаживался в общей сложности раз пятьдесят, сменил четыре ветки и порядком измотался. Но при всём при этом мне так и не удалось выкинуть из головы дневную сцену. Мне было жаль Катьку. Она никогда нам не говорила, почему оказалась рядом с нами, да и мы её не расспрашивали, решив, что это – её личное дело. Но после всего увиденного мне пришла в голову мысль о том, что у неё, всё-таки, было место, в которое можно вернуться. Только по какой-то причине у неё не получалось переступить родной порог, и я, кажется, начал догадываться, по какой. И именно эти мысли я пытался отогнать от себя, как нечто весьма назойливое.
Заработав чуть меньше тысячи, я решил вернуться в конуру. Дошёл до неё без приключений и, когда залез внутрь, уселся на свои тряпки и закрыл глаза. Кроме меня ещё никого не было: ни Катьки, ни Костяна с Ванькой, ни даже нашего бомжеватого друга. Я откинулся на кирпичную стену и мне показалось, что в такие моменты мне не хватало этих людей.
Дело не в том, что они были нужны мне для чего-то конкретного, но, когда я смотрел на них, во мне просыпалось что-то от нормального человека. Я смотрел на них, и мне хотелось быть лучше. Не лучше, чем они, но лучше, чем все остальные, или чем я был на тот момент. Но исключительно ради них. Если бы меня спросили, люблю ли я Катьку, Костяна или Ваньку, я бы не задумываясь ответил да. Может быть, у Катьки и старое платье с рваными сапогами, зато глаза у неё честные. Костян, может, и бывает порой слишком вспыльчивым, но зато я знаю, что он всегда протянет мне руку. И именно поэтому каждый, кто попытается навредить им, оскорбить их или же просто ткнуть в них пальцем, навсегда перестанет для меня что-то значить.
Конец ознакомительного фрагмента.