По небу полуночи ангел летел...
Шрифт:
Ермаков. Ты хочешь сказать, что в таком случае мы будем вечно сидеть в темной пещере, благословлять железные узы и радоваться теням, проходящим в высоте?
Фуражкин. Я хочу сказать, что в противном случае тебе придется согласиться, что солнечный человек, жалея какой-нибудь народ, заточенный в пещере, силою должен освободить его от железных уз. Тебе также придется оправдать и нынешние бомбежки Эдема, с помощью которых думают достичь свободы и счастья в этом уголке земли.
Ермаков. Я полагаю вообще невозможным устроение всеобщего счастья здесь и сейчас. Это достигается лишь путем обожения человека, и Платон был в некотором
Фуражкин. Вот и выходит, что в нашем пещерном бытии Платон пролагает тернистый духовный путь к постижению истины, а наш старый приятель, в конечном счете, профанирует самого философа, откровенно потешается над искоркой Божьей в человеке. Он ведь опускает ангела в темную бездну не тайком, не украдкой, а святотатствует демонстративно, перед лицом всего мира. Обязательно найдется какой-нибудь ревнитель, который попытается воспрепятствовать этому дьявольскому поруганию.
Ермаков. Дьявол — это профанация Бога, и больше ничего.
Кандидат № 1
На днях в нашем городе состоялся необычный социологический опрос. Городской умалишенный Багдадов явился к Мариинскому дворцу в костюме сивого мерина с надписью на груди «Кандидат № 1». В руках Багдадов держал плакат, на котором была начертана следующая программа:
Программа сивого мерина
1. Каждому коню пальто.
2. Старый конь борозды не портит.
3. Полцарства за коня.
4. Ходи конем.
Каждому из депутатов городского собрания, направляющихся на заседание в Мариинский дворец, Багдадов предлагал ответить на вопрос: «Если вас очень попросят, вы выберете сивого мерина?» Голосовать надо было оранжевыми шариками, опуская их в одну из корзин с надписями «да» и «нет». Стражи правопорядка, которым Багдадов был хорошо известен, препроводили городского умалишенного в отделение милиции, где занялись подсчетом оранжевых шариков в корзинах. Угадайте, как проголосовали депутаты?
Инсект Мурий
Когда тьма наступает подлунная, и луна сочится из крана тонкою струйкой медовой, выходят из самоварной дырки тараканы и на пир ночной шествуют. На том пиру кутерьма царит и веселье: рыжие усачи по столу скачут наперегонки, грациозные шестиножки в вазах вальсируют, юные прусачата на сковородках выкаблучиваются. Но вдруг вспыхивает на кухне нестерпимо яркий свет, и конец празднеству — разбегаются тараканы куда глаза глядят. Только один великан — черен как ворон, рогат как бык — на закопченном потолке созерцает мир вверх ногами.
«Инсект петербургский и ладожский Мурий», — представляет юноша Бесплотных великана.
Великан шевелит могучими усами, приветствуя студентов.
«Симпатичный инсект, — находит студент Лебедев, — тараканий философ, видать. Вон как расположился мечтательно. И света не боится — привык».
«Дайте швабру, — морщится студент Никифоров, — я этого философа смахну оттуда».
В комнате Бесплотных вечеринка затянулась заполночь. На трехногом столике пенятся бокалы красного молдавского вина, слезятся золотые полоски сыра, черствеют карельские горбушки с изюмом. Откупоривает Никифоров очередную бутылку:
«Отчего тараканов прусаками прозвали? Неужели с давних пор так прусаков ненавидели? Откуда такая нелюбовь к храбрым рыцарям средневековья?».
«Есть у меня одна теорийка, — подставляет бокал Бесплотных. — Дело в том, что тараканы, которых еще называют прусаками, — это заколдованные русские витязи. По преданию они происходили от некоего Пруса и обладали колдовскими знаниями. Умели обращаться хоть в серых волков, хоть в сизых орлов, хоть в мелких мурашиков. Конечно, все эти мурашики, все эти прусаки — метафоры древнего мифического сознания. А в действительности голодная варягорусская дружина, возглавляемая, скажем, Ильей Муромцем, становилась в славянской деревне, подчищала все, что было припасено в избушках, и щедро расплачивалась. Народная примета говорит: много прусаков в избе — значит, к богатству, к прибыли, к достатку. Ничего случайного не бывает. С чего бы таракану служить олицетворением золота?»
«Ну вот, приехали, — Никифоров делает большой глоток. — Могучий богатырь Илья Муромец оказался тараканом. Это случайно не он у тебя в кухне на потолке сидит?»
«Почему бы Илье Муромцу не стать инсектом? — ничуть не удивляется Лебедев. — Известно, что в природе происходит круговорот душ. Вон Платон еще писал, что душа певца переселяется в соловья, а душа Орфея — в лебедя. Так что у меня — орфическая фамилия».
«Ну а моя фамилия победоносная, — приподнимается Никифоров. — Дайте швабру, пойду на кухню сражаться с Ильей Муромцем».
«Не тронь философа! — умоляет Лебедев. — Философ — это святое. У него душа имеет крылья, он видел свет истины».
«Этот инсект был плохим философом, иначе его не приговорили бы к тараканьей жизни. Дайте швабру!»
«А может, он исправляется. Может, он согрешил в первой жизни, и теперь в другой жизни грехи замаливает, молится на свет Божий».
«Какие могут быть грехи у Ильи Муромца? Он же причислен к лику святых! Его же мощи в Киево-Печерской лавре лежат!»
«Есть один грех, — вмешивается в перепалку Бесплотных. — Илья Муромец убил поэта, убил Соловья — славянского Орфея».
Тонкою струйкой медовой сочилась из крана луна, утекала в кособокую раковину, таяла. Восковым был рассвет, туманным. Завершился пир ночной, отшумели споры бессонные. Уходили студенты на занятия — жадно пили луну из-под крана и завязывали шнурки непослушные на кроссовках. Долго шуршали кроссовки по гулкой лестнице.
Инсект петербургский и ладожский Мурий думал.
Пустошка
На площади Двенадцати Коллегий нет прежней пустынности и гулкости — посредине новый памятник зеленеет медью. Как будто вышел из темного леса горбатый старичок-лесовичок, взобрался на кочку болотную и чуть не упал от изумления — ноги подкосились и на пенек оперлись обомшелый. А чему изумился старичок-лесовичок, неведомо: то ли солнышку ясному, то ли приволью голубоглазому, то ли статуйке своей колченогой — какой умелец слепил такое чудо?
«Кикимора зеленая!» — спешит мимо статуйки студент Никифоров.
«Лешак лысый!» — поспешает за ним студент Лебедев.
«Вожак демонической фауны! — заключает юноша Бесплотных. — Занесен в красную книгу и охраняется государством».
Старичок-лесовичок никак не отвечает на змеиные шепотки. Только тощим животом поводит и ногою кочку болотную нащупывает — здесь ли твердь земная?
Славная профессорша Пустошка — короткие волосы на голове дыбом стоят, огромные серьги в ушах тимпанами гремят — врывается в аудиторию вихрем, императивным и буйным. Полы пиджака алыми крыльями вьются, роговые очки грозными молниями льются. В общем, не профессорша, а настоящая богатырша — опасная оруженосица ученого звания. Лекцию читает, что полком засадным командует: