По нехоженной земле
Шрифт:
далеко почувствовал запах нерпичьего сала, напал на след от шкуры и уже не мог от
него оторваться. Дав ему выговориться, я вылез из палатки и тут увидел, что по следу к
нашему лагерю идет второй медведь.
Наевшиеся собаки крепко спали. Тихий лагерь не вызывал у зверя никаких
опасений. Он спокойно обнюхивал след, подходил к нам все ближе. Иногда даже бежал
рысью — торопился, очевидно, был очень голоден.
Мы, скрывшись за палаткой, ожидали гостя.
медведя, он принялся сдирать с нее оставшееся сало. Журавлев торопливым выстрелом
только ранил его. Медведь бросился наутек. Еще несколько пуль, как обычно в таких
случаях, просвистели мимо. Очень близко лежали торошенные льды. Добыча могла
уйти. Спущенные собаки бросились вдогонку, но по дороге наткнулись на тушу первого
медведя и, должно быть, следуя поговорке «лучше синицу в руки, чем журавля в небе»,
занялись готовым мясом, тем более, что этой «синицы» могло хватить на всю свору. Но
и зверь повел себя необычно. Несмотря на рану, он остановился на границе торосов, за
которыми его ждало верное спасение. И вдруг бросился обратно. Добежав до собак, он
с рычанием начал рассыпать затрещины; раскидал в разные стороны соперников и сам
занялся мясом своего собрата. Собаки оправились от тумаков и перешли в контратаку.
Деле принимало нежелательный оборот. Голодный, рассвирепевший зверь мог
искалечить наших собак.
Несколькими выстрелами мы прекратили эту борьбу. Зверь оказался крупным. На
безмене, лежавшем в палатке, [175] мы частями взвесили тушу. Вес ее был около 400
килограммов. Домой вернулись с санями, доотказа нагруженными мясом и двумя
шкурами.
* * *
Мяса было достаточно, и можно бы спокойно заняться подготовкой к новому
походу, не думая пока об охоте. Но совсем неожиданно мы убили третьего медведя,
чему и сами были не рады — достался он нам слишком дорогой ценой.
Случилось это через день после возвращения с Голомянного. Утром Вася Ходов
вышел из домика и скоро вернулся с сообщением, что собаки вылезли из загородки и
всей сворой держат в торосах медведя. Мы бросились на лай, доносившийся из льдов.
Собаки окружили небольшого медведя в ледяной яме между двумя торосами.
Молодой, сильный зверь крутился, как волчок. При его наскоках собакам некуда было
отступать в тесном проходе. Тем более, что в яме собралась вся стая. Вместе с
отъявленными медвежатниками на зверя наседали и те собаки, которые никогда не
отличались охотничьим азартом, предпочитая охоте нарубленную медвежатину. Даже
четырехмесячные щенки неумело ввязались в дело, создавая еще большую тесноту и
суматоху.
Медведь пользовался этим и наносил удар за ударом. К нашему приходу Козел
уже прыгал на трех лапах, а Гиена, скорчившись, скулила на гребне тороса. Увидев нас,
стая с еще большим остервенением бросилась на зверя. С трудом я выбрал момент для
выстрела. Пораненный зверь, облепленный собаками, свалился в агонии. После
следующего выстрела он окончательно затих. И тогда перед нами раскрылась печальная
картина побоища.
Рядом с тушей медведя ползал с парализованным задом один из наших лучших
медвежатников — Тяглый. Не имея сил встать на ноги, он все еще пытался вцепиться
во врага. А по другую сторону туши лежал с разбитым черепом мой Мишка. Не то
разрывная пуля моего карабина, прошедшая сквозь зверя, не то лапа медведя прервали
жизнь лучшего передовика в упряжке.
Тяглому зверь, повидимому, вывихнул позвоночник. Когда оторвали собаку от
убитого медведя и взяли на руки, чтобы отнести домой, у нее что-то хрустнуло в спине,
и только после этого пес, хотя и с трудом, начал вставать на ноги. Гиене медведь
распорол бок, а Козлу прокусил лапу. В общем три собаки на какой-то срок вышли из
строя, а четвертая — Мишка — погибла безвозвратно. [176]
Собаки были нашими верными помощниками и друзьями. Мы знали их
индивидуальные особенности, характеры, наклонности и привычки, умели различать
их настроения. Поощряли трудолюбивых, наказывали лодырей. Каждый из нас наедине
даже разговаривал с ними, а они отвечали умным, понимающим взглядом. Часто на их
долю выпадала очень тяжелая работа; но в таких случаях и самим нам едва ли было
легче. Мы делили с ними тяготы пути, работали бок о бок, а на стоянках лаской и
заботой старались вознаградить их за лишения. Порою исключительная обстановка
вынуждала нас быть суровыми с ними. Но вообще-то мы берегли их и ценили, а многих
из них по-настоящему любили и болели душой при несчастьях с ними, а тем более при
их гибели. А гибли, как правило, лучшие, наиболее активные и преданные нам.
Первую собаку мы потеряли еще осенью, вскоре после ухода «Седова». Мы еще
мало знали ее и не успели по-настоящему оценить. Надо полагать, что это был наиболее
азартный пес. Он вместе с другими умчался за медведем на пловучие льды, да так и не
вернулся.
Новый чувствительный удар постиг нас в середине полярной ночи. Как-то с
улицы донесся лай собак. Выскочивший из домика Журавлев увидел в десяти метрах от