По острию ножа
Шрифт:
Это давало Овсиенко определенный шанс. Замерев, он выжидал, наблюдая за боем. Неподалеку располагался вражеский гранатомет, который бил по окнам здания прямой наводкой. Подле него суетились чеченцы, поднося снаряды. Вот это оружие, пожалуй, и наносит наибольший вред. Ружейные и автоматные выстрелы не так опасны для бойцов, находящихся в укрытии.
Издали ОМОНовец увидел, что вход в школу забаррикадирован. Яростная перестрелка велась с двух сторон, и чеченцы пока не отваживались идти на штурм.
Пройдя с десяток шагов, Иван тяжело опустился
Уже почти совсем рассвело. Луна успела побледнеть и растаять в сером небе. Одна за другой гасли и звезды, а восток наливался розовым светом.
Иван положил ствол автомата на округлую макушку валуна и направил его в сторону непрерывно плюющегося смертью гранатомета. Прислуга суетилась вокруг орудия, подбрасывая в ненасытную пасть все новые и новые снаряды.
Выбрав подходящий момент, Иван плавно, словно на учениях, нажал гашетку. Фигуры вокруг гранатомета попадали, как подкошенные. В пылу боя, впрочем, никто из чеченцев не обратил поначалу внимания на этот эпизод, и это тоже было на руку ОМОНовцу.
Переходя от укрытия к укрытию — бежать не было сил — он двинулся в сторону школы. Чеченцы его заметили, когда до крыльца оставалось не более полусотни шагов.
— Русский! — завопил один, указывая на пошатывающегося Овсиенко, который продолжал идти из последних сил.
В стане врага произошла суета. Подстрелить милиционера было не так-то просто — он находился в гуще чеченцев, со всех сторон окружавших его, в таких условиях легко было подстрелить своего. А броситься к нему тоже не находилось желающих — в руках русского солдата был автомат.
Чеченский командир крикнул:
— Взять живым!
Двое боевиков ринулись исполнять приказ. Овсиенко повел автоматом и одной очередью снял обоих.
Своего заметили и из-за баррикады.
— Эй, Иван!
— Овсиенко!
— Давай сюда.
— Мы проход освободим! — перекрывая друг друга, во всю мочь, чтобы пересилить звуки выстрелов, закричали милиционеры.
Увидел своего бойца и Геращенко, подошедший к самому опасному и уязвимому пункту обороны — баррикаде, перекрывавшей вход в здание.
— Прикрыть огнем! — скомандовал майор нескольким солдатам. — Чтобы ни одна сволочь не смогла к нему приблизиться. Приготовить проход, — велел он остальным.
— Давай быстрей.
— Дуй до горы!
— Что ты ползешь, как неживой?
Еще один чеченец бросился к медленно бредущему русскому, но тут же свалился наземь: и среди ОМОНовцев были снайперы, не уступавшие вражеским.
Минута, другая — и Иван очутился перед школьным крыльцом. Его чуть не на руках втащили за баррикаду, которая тут же ощетинилась огнем.
Чеченцы, приблизившиеся было к крыльцу, снова отхлынули назад, за спасительные укрытия.
В школе полно раненых.
Сражение продолжается, кажется, уже целую вечность. Но вражеский гранатомет, стрелявший кумулятивными снарядами, умолк, задохнулся, и это позволяет перевести дыхание.
День давно наступил, светило подбиралось
Закончились медикаменты и бинты, раненых наскоро перевязывали разорванными на полосы исподними рубашками.
…Еще во время посещения Матейченковым учебного лагеря ОМОНа майор Геращенко слышал от него о кумулятивных зарядах и о гранатометах нового типа, которые должны поступить у нас на вооружение. По результатам взрывов в классах он догадался, что чеченцы и здесь нас опередили — наверняка не без помощи «дружественных» России стран, снабжающих соединения боевиков.
Генерал рассказывал, что чем меньше помещение, в котором взрывается кумулятивная граната, тем больший эффект по уничтожению людей она производит. Теперь, быстро сообразив, что к чему, майор распорядился всем ОМОНовцам перейти из учебных классов в спортивный зал.
Число бойцов продолжало таять, но и бандиты несли значительный урон.
Начало темнеть, но бой не затихал.
Майор, как и его бойцы, был измотан сверх всякой меры. Помимо физической нагрузки, на него ложилась и моральная — чувство ответственности за отряд.
Ведь именно он отвечал за жизнь всех и каждого, от его решений зависела жизнь этих ребят, остервенело отстреливающихся из окон. А ситуация критическая. Один неверный шаг — и погибнут все.
По крайней мере, ясно одно: пассивная — да и активная — защита ни к чему хорошему не приведет: рано или поздно наступит полное истощение, и здание школы станет для них братской могилой.
Надо идти на прорыв.
Ждать помощи извне не приходится — связь со своими восстановить невозможно.
Геращенко вошел в бывший спортивный зал, сел на чью-то постель, расстелил перед собой подробную штабную карту — ему оставил ее генерал Матейченков.
Прорываться наобум — тоже смерти подобно: чеченцы в горах чувствуют себя как дома, они здесь выросли. А ОМОНовцам горный рельеф, несмотря на все учения, все еще в диковинку. Значит, необходимо изобрести маневр, который поставит бандитов в тупик и выбьет у них инициативу, пусть на первое время.
И он углубился в карту, хотя и знал ее практически наизусть.
По действиям бандитов майор понимал, что в лице командира боевиков ему противостоит хитрый и коварный, а главное — сильный противник.
Школа окружена, она находится в кольце врагов. Значит, при попытке вырваться первая задача — прорвать это кольцо. В каком месте оно наиболее слабое?
Прикинув по интенсивности огня, который вели боевики, майор Геращенко пришел к выводу, что узкая лощина, ведущая на запад, считается ими наиболее безопасной в смысле прорыва ОМОНовцев, а потому здесь должно быть и меньше всего горцев. Ну, в самом деле, не полезут же русские прямо в звериное логово?!
А вот он и ударит в это место и прорвется в лощину! Надо, правда, еще подготовить добровольцев и сформировать группу прикрытия, но это уже детали. Главное — продумать дальнейший маршрут.