По острию ножа
Шрифт:
— Вот и расскажи, как ты вырвался из этого ада.
— Какое-то время еще продолжал отстреливаться. Поскольку после каждого выстрела я, превозмогая боль, переходил с места на место, чеченцы, по всей видимости, полагали, что нас в канаве по-прежнему несколько человек.
Однако они короткими перебежками все ближе приближались к нашей позиции. Сначала я решил было вылезти из канавы и двинуться вслед за нашими, но потом понял, что погибну, не сделав и нескольких шагов. Тогда я свалился прямо в дождевую жижу, которая хлюпала под ногами, закрыл глаза и постарался лежать неподвижно.
— Имитировал смерть?
— Да. И по иронии судьбы — почти на том же месте, где валялся несколько часов назад. И тут же выяснилось, что сделал это вовремя: через минуту-другую я услышал у самой головы шаги боевиков. Они ходили по дну канавы, добивая раненых. Близ меня шаги остановились.
«Этого оставь», — услышал я.
«Почему?»
«Он мертв».
«С чего ты взял?»
«Я запомнил: он еще вчера здесь валялся, когда мы прорвались к зданию школы».
— И что дальше? — спросил Матейченков.
— Шаги удалились.
— Долго пролежал?
— До вечера. Вода на дне канавы была холодной, я весь закоченел. Но боль во всем теле, которая мучила меня после контузии, немного утихла.
— Чеченцы покинули лагерь?
— Основная часть. Видимо, они бросились догонять отряд. Остальные остались на территории лагеря. Они собирали, как я понял из обрывков разговоров, которые доносились до меня, трофейное оружие, искали какие-то документы. Здесь же, в лагере, остался и командир боевиков.
— Как ты узнал?
— К нему бандюки обращались с особым почтением и называли его старшим и начальником. Он почему-то решил, что русские пришлют попавшим в осаду милиционерам подкрепление, и устроил для него засаду.
— Ты же говоришь, рация была разбита?
— Он понял так, что наш командир самолично испортил ее перед тем, как пойти на прорыв.
— Дальше.
— Едва стемнело, я решил: будь что будет. Нужно вылезать из рва и догонять своих. Общее направление я примерно представлял, в долине, как и близлежащих горах, у нас проходили учебные тренировки. Приоткрыв глаза, я увидел, что с наружной стороны канавы стоит рослый пожилой чеченец и рассматривает в бинокль дорогу, которая вела в долину. Между прочим, когда мы прибыли в лагерь, этой дороги не было: ее протоптали наши солдаты, когда ходили на занятия и с занятий.
— Были уже сумерки?
— Чеченец, видимо, видел в темноте, как кошка. Он переговаривался с другими, которые стояли на противоположной стороне канавы.
— Кто же он был?
— Из разговоров я понял, что именно он является начальником террористической банды. И тут же планы мои переменились. Я решил: пусть погибну, но уничтожу этого гада.
— Смело. Да, кстати, ты что, чеченский знаешь?
— Немного. У нас соседи чеченцы были. Из тех, Сталиным выселенных.
— Ясно. Что дальше?
Пользуясь тем, что на дне канавы царила уже полная темнота, Овсиенко стараясь не производить шума, медленно, пядь за пядью, подполз к ее наружному краю.
— Вроде хлюпнуло что-то? — сказал один из боевиков.
— Тебе показалось, — откликнулся другой.
Иван молил бога только об одном: чтобы этот мерзавец в последний момент не ушел. ОМОНовец выбрался из канавы чуть в стороне, прополз несколько метров и вдруг вырос перед боевиком, словно привидение.
— Это ты? — спросил командир чеченцев и произнес какое-то слово — Овсиенко его не запомнил.
— Ошибся, сволочь. Я — Иван, — произнес он и ударил боевика так, что от неожиданности тот выронил бинокль.
— Между нами завязалась отчаянная схватка, — рассказывал Овсиенко.
— Ты был контужен.
— Да, но от этого, как я с радостью понял, сила в руках не уменьшилась, и ловкость осталась при мне.
— А что остальные чеченцы?
— Они никак не могли поначалу понять, что с их командиром. Несколько раз спрашивали через канаву, что с ним происходит, но чеченец был слишком занят борьбой за собственную жизнь, чтобы вдаваться в объяснения.
— Никто ему не помог?
— Я начал одолевать…
Чеченец двинул Ивана коленом в пах, но ОМОНовец схватил его за горло и сдавил изо всей силы. Боевик еле слышно прохрипел:
— Откуда ты взялся, шайтан?
— Из преисподней, — ответил Овсиенко и еще сильнее сдавил его горло.
— Отпусти меня, и я спасу тебе жизнь.
— Скорее поверю дикому зверю.
Чеченцы, стоявшие по ту сторону канавы, уловили в темноте шепот и какую-то возню и почуяли неладное.
— Командир, тебе нужна помощь? — спросили они.
— Если из них хоть кто-то сделает шаг, я тебя задушу, — пообещал Иван. — А на мое слово можешь положиться.
— Ничего не нужно! — крикнул сдавленным голосом боевик. — Если что-нибудь понадобится, я вас позову.
— Вот так ситуация, — покачал головой генерал.
— Смешней не придумаешь, — согласился Иван Овсиенко. — Кругом чеченские головорезы, наш лагерь захвачен бандой, а их командир у меня в руках, и я одним движением могу перервать ему глотку!..
— И на чем вы порешили?
Я сказал:
— Веди меня к нашим.
— Дурак! — тихо рассмеялся чеченец. — И сын дурака.
Иван сильнее сдавил ему горло.
— Твои собратья добровольно отправились в пропасть, — торопливо прошептал боевик. — Так мне сообщил мой связной.
— Отведи меня на то место, — сказал Иван.
Честно сказать, ОМОНовец не думал, что чеченец согласится, и в душе решил, что обоим суждено сейчас отправиться на тот свет: сначала бандиту, а ему чуть погодя: одному из этого осиного гнезда, конечно, не вырваться.