По полянам и болотам. Повесть о войне с семинолами
Шрифт:
Для охотников за рабами дорога была каждая минута, а преследовать убежавшую девушку было задачей безнадежной. Росс Раффин это сразу понял и в ярости, проклиная все на свете, отправился к тому месту на реке, где была небольшая лодка, в которой лежал Луис, по-прежнему связанный и беспомощный. Трап Джефферс с нетерпением ждал его. Не выбирая выражений, тот обругал своего дружка за то, что он упустил девушку, и пришел в такую ярость, что дело едва не закончилось кровопролитием. Наконец их общий интерес возобладал над обоюдной неприязнью и заставил обоих умерить свой гнев и вспомнить о том, что уже захваченные пленники, включая Луиса, его мать и семью их соседей-негров уже обещают хорошую прибыль. Так они пустились в путь, вниз по темной реке, направляясь к небольшой шхуне, которая под охраной еще двух белых ожидала их в устье.
Луис услышал рассказ Раффина о побеге сестры и порадовался тому, что ей удалось избежать его судьбы. Когда лодка, в которой он лежал, вышла из устья реки, до него донесся звук дорогого голоса, который он не мог бы услышать никогда более. Это был отчаянный прощальный крик его сестры, которую он любил больше жизни. С огромным усилием пленник смог сесть.
– Прощай, Нита! – крикнул он. – Господь благословит…
Тут его крик был прерван сильным ударом по лицу. Одновременно на лодке блеснула вспышка, и пуля, выпущенная из ружья, полетела через лес в том направлении, откуда послышался голос Ниты. Пуля ее не задела, но кричать она более не решалась. Оставаться на этом месте она тоже побоялась.
Вернувшись в опустевший дом, бедная девушка быстро собрала скудные остатки провизии и, объятая страхом, с бьющимся сердцем, побежала по темной тропе, ведущей к единственному убежищу, которое она знала – селению Филипа Эматлы, семинола. Они шла два дня, руководствуясь скорее инстинктом, нежели знанием дороги, и к концу второго дня пути вышла к тому месту, где стоял Коакучи. Когда Ал-уи учуял ее, и молодой индеец подбежал к ней, девушка бросилась в его объятия, ослабевшая, не в силах даже говорить. Ее платье было разорвано в клочья, босые ноги кровоточили, нежная кожа была исцарапана шипами терновника.
Полный удивления и дурных предчувствий при виде такого появления сестры его друга так далеко от ее дома и в столь печальном виде, Коакучи вынес ее на открытое место и аккуратно уложил на землю у корней большого дуба. Потом, поняв, что его сил не хватит, чтобы пронести ее больше мили до селения его отца, он велел собаке озранять девушку, а сам помчался со скоростью самого быстрого бегуна во всем племени, чтобы привести помощников.
Жители мирного селения были напуганы, когда он несколько минут спустя появился там, с трудом дыша, и несколько мужчин сразу схватились за оружие. В нескольких словах Коакучи сказал, что немедленная опасность м не грозит, а потом велел трем сильным молодым воинам следовать за ним, снова вошел в лес и поторопился туда, где оставил измученную девушку.
Немного позже Нита Пачеко была принесена в селение и поручена заботам женщин их дома Короля Филипа. Благодаря этим заботам силы беглянки уже через час восстановились настолько, что она смогла рассказать свою печальную историю старому вождю, который, склонившись над ней, внимательно ее выслушал.
Когда она закончила и Филип Эматла узнал все, что она могла сообщить, он выпрямился во весь рост и замер в молчании, дрожа от гнева.
Наконец он произнес:
– Ну что же, дочь моя. Я услышал твои слова, и сердце мое обливается кровью. С этого часа для Филипа Эматлы ты станешь родной дочерью, и твои беды станут его бедами. Теперь спи и восстанавливай силы, пока он соберет на совет мудрых людей, и утром вновь поговорит с тобой.
Когда старый вождь повторил историю Ниты Пачеко своим воинам, собравшимся тем вечером вокруг костра совета, его слова были выслушаны в полной тишине, но лица их были хмурыми, руки сцепленными, пальцы сжатыми. Тишину прерывал только сердитый ропот, но никто не знал, что посоветовать. Наконец Король Филип обратился к Коакучи, который, будучи самым молодым из всех присутствующих, впервые получил разркшение присутствовать на совете. Назвав его имя, старый вождь сказал:
– Сын мой, ты был другом Луиса Пачеко, и у тебя в этом деле интереса намного больше, чем у любого другого из собравшихся здесь. Что можешь ты предложить, услышав эту историю лжи и подлости?
Выпрямившись во весь рост при свете костра, на фоне которого четко выделалась его атлетическая фигура и гордый профиль, юноша ответил решительно и искренне:
– Слова моего отца тяжко легли на сердца его детей. Они говорят нам о злобе белых людей. В этом нет ничего нового. Мы и прежде слышали об этом много раз. Так много, что устали это слушать. Но теперь злоба эта обратилась на тех, кто имеет право взывать к нам о мести. Это люди не нашей крови, но они жили с нами и могут полагаться на нашу защиту. Луис Пачеко – мой друг и брат. Эта девушка – дочь моего отца. Они не были рождены рабами. Великий Дух создал их свободными, как птицы в воздухе или олени в лесу. И эту свободу, дар Великого Духа, белые хотят у них украсть. Разве мы собаки, чтобы это терпеть? Нет: семинолы – мужчины и воины. Пусть вождь отправит белым послание с требованием освободить наших друзей и вернуть их нам. Пусть он также пошлет кого-то, кто сможет выяснить, куда их увезли. Если они мертвы или увезены так далеко, что мы не сможем их найти, пусть он поведет нас в битву с бледнолицыми собаками, чтобы мы смогли отомстить за наших друзей. Коакучи сказал, он ответил на вопрос Филипа Эматлы.
Отважная речь, произнесенная со всем юношеским пылом, сопровождаемая энергичными жестами, которые Коакучи умел использовать, была воспринята с одобрительным ропотом молодых воинов, чьи глаза загорелись яростью в предчувствии битвы. Грудь юного оратора наполнилась гордостью, когда, вернувшись на свое место, он осмотрелся и увидел результат своего первого публичного выступления. Всей душой он сочувствовал этим беднягам, о которых столь страстно говорил, и со всей юношеской гордостью, чувствительностью и бесстрашием готов был выступить в их защиту.
Пока он с юными воинами своего клана одержимы были стремлением сопротивляться несправедливости, чего бы это ни стоило, старые воины покачивали головами. Они знали о своей слабости, о силе белых и о том, сколько у них солдат.
Старый вождь, вызвавший такие проявления чувств, с печалью видел, какие настроения владеют теми, кто сидит вокруг него, и покинул совет, сказав, что наутро вынесет свое решение.
Глава V
Помолвка в лесу
Филип Эматла был стар, и он был мудр. Он посетил большого белого отца в Вашингтоне, и его знание о силе и числе бледнолицых сильно отличались от представлений членов его племени. Он любил свою землю и свой народ. Он не хотел потакать беззаконию, если это было бы в его силах, но и не хотел втягивать семинолов в войну с сильными и безжалостными врагами, вторгнувшимися в их страну. Он знал, что такая война принесет краснокожим только горькое поражение, независимо от того, как долго она продолжится и как отважно будут сражаться его воины. Горячая речь Коакучи на совете стала для старого вождя источником большого беспокойства, заставив его провести бессонную ночь. Все же к утру он принял решение и, снова собрав совет, высказал его.