По полянам и болотам. Повесть о войне с семинолами

Монро Керк

Внезапно из зарослей, находившихся в некотором отдалении от того места, где стоял молодой человек, раздался леденящий кровь военный клич семинолов:

– Йо-хо-ее йо-хо-ее йо-хо-ее-че!

За ним последовал еще один, и еще, пока слушавший не насчитал семь отдельных голосов, и понял, что принадлежали они семерым индейцам, которые стояли на дороге рядом с ним.

Несведущий в умениях краснокожих воинов, Бойд не мог понять, как они смогли так бесшумно и быстро ускользнуть от него.

– Похоже на колдовство, – пробормотал он, – и вызывает неприятные мысли. Какой ужасной будет война с такими, как они, в этой стране, где все так благоприятствует

им и так мешает продвижению войск. И все же эта война, к которой безрассудно подталкивают политиканы, работорговцы и захватчики земли, пугает правительство. Ладно. Я в это вмешиваться не стану, хотя мой долг, как белого – вернуться в Сент-Августин и сообщить полковнику о присутствии отряда индейцев. Я бы и не подумал этого сделать, разве что из страха ха то, что, будучи оскорбленными ударом, нанесенным этому хорошему парню Коакучи, они захотят мстить, и месть эта падет на невинные головы. Если только Коакучи последует моему совету и вернется в резервацию, к себе домой, то все обойдется, но если он начнет бродить по округе, чтобы снять несколько скальпов – а я боюсь, что так он и сделает – то может загнать себя в ловушку, из которой я не смогу его вытащить.

Не следует думать, что все это время Ральф Бойд простоял на одном месте посреди дороги. Он был в седле даже прежде, чем военный клич индейцев сказал ему о направлении, в котором они направились и где теперь находились. Сразу после этого он дал коню шпоры и во время последней части своих размышлений уже скакал во весь опор по дороге в том направлении, откуда недавно прибыл.

Хотя Бойд знал, что Салано теперь его злейший и безжалостный враг, он ни минуты не колебался, возвращаясь в Сент-Августин, не испытывал он страха и перед остальными, чье жестокое развлечение он так решительно пресек. Он не верил в то, что те станут рассказывать о своих делах, как и о том, что их столь позорно прогнал один человек.

Чтобы убедиться в этом, он по возвращении в город задал несколько вопросов и, поняв, что о недавнем происшествии никто не знал, направился к полковнику, командовавшему небольшим гарнизоном, размещенным в городе, и сказал ему о том, что неподалеку находится отряд из семи вооруженных индейских воинов. Он высказал и свои опасения о том, что они собираются устроить неприятности на нескольких плантациях, расположенных вдоль Сент-Джонса.

Полковник внимательно его выслушал и поблагодарил за сообщенные им сведения. К тому времени окончательно стемнело, и что-то предпринимать было уже поздно, но офицер обещал выслать отряд из двадцати разведчиков, как только станет светло. Пока же он предложил Бойду на эту ночь стать его гостем, а утром сопроводить солдат к тому месту, где он видел индейцев, на что последний согласился. Сделал он это тем более охотно, что узнал, что отрядом разведчиков командовать будет Ирвин Дуглас, молодой лейтенант, с которым у него были прекрасные отношения и который не раз посещал его плантацию.

Когда на следующее утро, после раннего подъема и чашки горячего кофе в компании полковника и Дугласа Бойд присоединился к солдатам, которым должен был стать проводником, то очень удивился, увидев среди них Фонтани Салано, который попросил разрешения присоединиться к отряду и получил его. Он размышлял над этим, пока отряд, звеня саблями и стуча подковами, покидал тихий старый город. Была ли ненависть Салано к молодому индейцу, с которым он так жестоко обошелся, столь неутолимой, что он решил воспользоваться любой возможностью, чтобы убить его? Бойд не мог найти иной причины, по которой

человек, столь ленивый по натуре, готов был бы присоединиться к этому походу и переносить все его неминуемые трудности.

Весеннее утро было достаточно прохладным и бодрящим. Свежий воздух был наполнен ароматом цветов апельсиновых деревьев, и под их зеленой кровлей бесчисленные птицы пели свои лучшие песни. Застоявшиеся кавалерийские лошади, радуясь возможности пробежаться, гарцевали по узким улицам, и их с трудом можно было заставить перейти на спокойный шаг.

Когда отряд вырвался из города на широкую песчаную равнину, поросшую чапарралем, его движение ускорилось, и несколько миль все двигались легким галопом, сверкая начищенным оружием и упряжью в лучах восходящего солнца.

Команда остановиться была подана в том месте, где Бойд расстался с индейцами, и в поисках их следов были посланы разведчики. Они легко обнаружили лагерь, из которого Коакучи отправился в город накануне утром, и нашли свежие следы, ведущие на запад, или в сторону Сент-Джонса.

Солдатам, неопытным в войне с индейцами, нелегко было следовать по этим следам, не слезая с седла, поэтому скоро они их потеряли. Это не сильно огорчило лейтенанта Дугласа, потому что, убедившись в том, что плантации вдоль реки были целью тех, кого он преследовал, он решил направиться прямо к ним, не тратя времени на поиски следов.

К вечеру они добрались до большой реки и остановились рядом с ней, так и не найдя признаков присутствия индейцев или признаков того, что поселенцы той местности имеют основания проявлять беспокойство из-за предполагаемого присутствия врагов.

Ночью все же произошло два удивительных происшествия. Первым было таинственное исчезновение одного из часовых, охранявших лагерь. Он стоял недалеко от границы леса, но все же товарищи вполне могли бы услышать его крик. Сержант рассказал ему об опасностях, могущих угрожать на этом посту, и велел тщательно прислушиваться ко всем звукам, особенно тихим. Тот с улыбкой ответил, что уши у него достаточно длинные для того, чтобы позволить человеческому существу приблизиться к нему на расстояние выстрела так, чтобы он об этом не узнал, и сказал, что будет стрелять в сторону любого подозрительного звука.

Так его и оставили, и часом позже разводящий, проверяя пост, обнаружил, что он покинут. В темноте искать пропавшего часового было бесполезно, поэтому, не поднимая тревоги, разводящий поставил на место пропавшего другого человека и сам оставался рядом с ним до самого рассвета. Они не видели и не слышали ничего, что могло бы привлечь их внимание, но, едва дневной свет сделал видимыми окружающие предметы, они смогли обнаружить следы борьбы на краю места, где стоял их несчастливый предшественник.

Там не было найдено следов крови, не было найдено их и вдоль следов обутых в мокасины ног, ведущих от пятачка, истоптанного тяжелыми кавалерийскими сапогами, в которые обут был пропавший солдат. След вел к маленькому ручью, впадавшему в реку чуть выше лагеря, и там заканчивался. Оба берега ручья были тщательно исследованы на милю ниже и выше этого места, но не было найдено никаких следов того, что нога человека ступала на его берега.

Делать было нечего. Человек был объявлен пропавшим, и оставшуюся без всадника лошадь один из солдат весь день вел в поводу, но это таинственное исчезновение и неизвестная судьба их товарища заставляла остальных солдат держать глаза широко открытыми – теперь они стали намного серьезнее опасаться военного искусства индейцев.