По поводу одной машины
Шрифт:
За несколько минут до одиннадцати доктор Кризафулли возвращается в комнату, направляется прямо к умывальнику, снова моет руки в ледяной воде, вытирает влажным полотенцем, подходит к кровати, стараясь встать спиной к мамаше и принимается рассматривать неподвижное лицо девушки (однако думая при этом о чем-то другом). Он приподнимает ее веки. Как только убирает руку, глаза закрываются. Пощупал пульс — рука безжизненно упала. И лишь когда откинул одеяло, решительно и не без задней мысли обнажив весь живот, больная вздрогнула, вцепилась в край пододеяльника, натянула на себя, до самого подбородка. Врач стоял, видимо, в
— Больная дружна с вами? Бывают у вас минуты откровенности?
— Она же мне дочь! Живем душа в душу.
— А отец?
— Говорю вам: вдвоем мы с ней…
— Не заметили вы в ней за последнее время каких-нибудь перемен? Тревоги или апатии? Не была ли она раздражительна, сверх меры непослушна?
— Она прекрасно себя чувствовала. Любо-дорого смотреть. Я, дорогой мой, о своем ребенке забочусь. Ни в чем ей не отказываю. Ни в еде, ни в чем другом.
Врач (довольно резко): — О чем «другом» вы говорите? — Затем, прежним сонным голосом: — Что она делает на «Ломбардэ»?
— Поначалу работала на большой машине. Как называется, не скажу, не спрашивайте. Я ничего в этом не смыслю. Знаю только, что никто с этой работой не справлялся, поэтому и поставили мою дочь. Она у меня способная, может потягаться с самыми квалифицированными.
— Можете вы объяснить мне, почему она перестала работать на большой машине?
— Конечно могу! Я настояла! Где это видано, чтобы девушка выполняла мужскую работу? Я им все это высказала, и они перевели ее в кладовщицы. А скоро, наверно, переведут в контору.
Она врала напропалую, но без всякого умысла. Не все ли равно, кем человек работает, если схватил воспаление легких во время похорон?
— Нет, таких, как моя Марианна, немного. И по работе, и во всем прочем.
Доктор (прежним тоном): — В чем «в прочем»?
Он снова склонился над кроватью, отодвинул одеяло, но на этот раз медленно-медленно… Взял руки больной в свои, сжал их. В первую минуту Марианна напряглась, но рук не отняла, а постепенно вовсе перестала реагировать, покорилась силе, потом приподняла веки, посмотрела на незнакомца сначала невидящими глазами, потом с недоверием, беспокойством, дико, чуть не панически и, вдруг сникнув, умоляюще.
Пальцы доктора вновь ощупывают тело девушки — лениво, неловко. Марианна выполняет все, что он требует, хотя голос его звучит по-прежнему сонно, неясно. Дышит ртом, носом, не дышит, кашляет. Но сказать «тридцать три» не может.
Мать: — Да скажи же! Доставь ему удовольствие!
Доктор: — Помолчите. — Потом, собирая инструменты и складывая их в сумку: — Вы меня извините, пожалуйста.
— Я же вам говорила: тяжелое воспаление легких. Так оно и есть, да?
— Погасите свет и выйдите туда. Нет, в коридоре пусть горит. И ночью тоже.
На кухне, грея руки над плитой, но подальше от кофейника, чтобы ей не пришло в голову угощать его кофе:
— Если ночью батареи будут холодные, перетащите кровать сюда. Не жалейте угля, хотя этот расход так же, как и сто лир, которые у вас ушли на телефонные жетоны, касса взаимопомощи вам не возместит. Поплотнее зашторьте окно. И не забудьте зажечь свет в коридоре. Когда будете зажигать свет на кухне или в комнате, если больная останется на ночь там, набросьте на лампу кусок материи или тряпку. Только проследите, чтобы она не касалась электрической лампочки. И предоставьте больную самой себе. Не заставляйте ее есть или пить, пока она сама не попросит. Можете ходить по комнате; даже лучше, если вы будете ходить, но в домашних туфлях. Постарайтесь не греметь кастрюлями и сковородками. Не задавайте ей вопросов. Разговаривайте с ней, только если она сама к вам обратится. Отвечайте: «Да, дорогая», «нет, дорогая» или еще что-нибудь в этом роде… Строго придерживайтесь моих указаний. По поводу больничного листа я зайду завтра.
— А рецепт? А лекарства?
Доктор Кризафулли (нараспев): — Лекарства? Рецепт? Дорогая моя, у вашей дочери здоровье, которому можно позавидовать!
— Откуда же у нее головокружения, обмороки? Вас же при этом не было…
— Но вы-то были, почему же вы мне ничего не сказали?
— Как не сказала? Говорила! Вы меня не слушали.
Возможно, что и так. Если бы он получил глоток кофе, этого бы не произошло. Он ее успокаивает:
— Это не имеет значения.
Они вместе спускаются с лестницы, потому что после десяти ворота заперты. Надо выходить через калитку, ключ от которой имеют только обитатели дома.
— Да я и сама знаю.
На прощание ни доктор Кризафулли, ни провожавшая его мать пациентки не пожелали друг другу спокойной ночи.
Когда она вернулась к себе, Марианна полулежала, приподнявшись на локте, глаза ее, обведенные синими кругами, были широко раскрыты, взгляд все еще затуманен.
Она тихо спросила, вернее, прошептала:
— Ты хоть угостила его чашкой кофе?
— Хочешь тоже выпить кофейку? Или лучше гоголь-моголь? А то могу дать бульон с гренками. Тебе надо поесть, моя девочка, иначе ослабнешь, звездочка ты моя бедная. Как ты себя чувствуешь? Легче тебе дышать? Доктор тоже сказал: главное— питание. Дай я зажгу тебе свет. Ты должна встряхнуться. Не надо падать духом.
Марианна: — Если он так считает…
XXXIV
Ого! А генеральный директор — зять заместителя министра, которого взяли на место инженера Роспильози, ушедшего в отставку якобы по состоянию здоровья, — далеко не глуп! Сразу же поняв это, д'Оливо хотел было порадоваться, но не смог.
Доктор Сику (так зовут нового директора), видимо, южанин, но манеры и даже выговор у него явно англосаксонские.
— Если наша встреча с вами, господин инженер, состоялась лишь сегодня, то это объясняется исключительно моей занятостью. И — полагаю — я недооценил бы ваш ум, если бы начал извиняться…
Д'Оливо уставился в стену за спиной собеседника. Там висит фотография, на которой изображены пятеро ребятишек в пижамах, копошащиеся вокруг стола для пинг-понга, портрет очень красивой женщины лет тридцати, в купальном костюме, на носу «Летучего Голландца», и изображение изуродованного автомобиля, по-видимому «масерати», столкнувшегося с прицепом. Кроме того, на стене висит большая фотография Розоне: Сан-Руффино в Ассизи и вырезка из журнала «Лайф», на которой изображено Радио-Сити с птичьего полета.