По поводу одной машины
Шрифт:
Сильвия: — Скорее бы прошел этот час. Миллион бы отдала, будь он у меня. А еще лучше было бы вернуться на час назад. Когда я должна была сказать (и не сказала): «К сожалению, я участвовать не буду». Почему она ни с кем не посоветовалась? Например, со мной? Ах да, она же как раз за этим и приходила к нам в тот вечер… Как все запутано в этом мире, в нашей жизни! Похоже на… (Уф., мысль вертится в голове, а слов подходящих не найти)… длинный перечень несостоявшихся свиданий. Как вспомню, кто мне глаза открыл…
Гавацци: — Видала их сегодня утром? Из моих ни один пальцем не пошевелил. Им подавай все готовенькое: чтобы кто-то
Сильвия: — Дело дошло до того, что мы сами не знаем, хотим ли мы, чтобы получилось то, что задумали, или нет. Если подходить к вопросу принципиально, то, может, и неплохо было бы, чтобы вся затея провалилась, это послужило бы уроком. А провалится — еще хуже: сколько же можно…
Гавацци: — У нас привыкли ходить гуртом, вот пусть каждый и притащит на буксире человек пять-шесть. В среднем, конечно. Такая, как Амелия, пусть сама притащится, и за то спасибо. Сантина, бедолага, тоже. Да, совсем забыла включить Эльвиру. Если пойдут эти, да еще присоединится… как его… Кастеллини, что ли… А с одними активистами ничего не выйдет… Как бы решительно они ни были настроены, если они не притащат, положим, по три-четыре человека каждый…
Сильвия: — Итак, еще раз: отправление в девять. Иду к Котенку: «Разрешите, пожалуйста, сходить в медпункт». Если начнет цепляться, схвачусь за щеку: «У меня в зубе дупло, болит, мочи нет. Сами посмотрите, если не верите!» Вряд ли у него хватит нахальства лезть в рот. Потом ноги в руки и бегом. Туда и обратно — двадцать минут, даже меньше. Если Котенок опять начнет цепляться (до чего дотошный, все ему надо знать!), расспрашивать, как это я сумела так быстро обернуться, скажу: «Там такая очередь, всех не переждешь!» Проверить, не задержали ли ее в проходной, стоит пи она за медпунктом, не зашевелились ли охранники. Короче, все ли в порядке.
Гавацци: — Когда наступи, мой черед… Если Котенок раскусит, в чем дело, и поддержит… Ну, а не поддержит — тем хуже для него. Значит, дюжина баранов, которые в его отсутствие сами бы раскачались, зашагают по нашей команде. Быть решительными — вот что важно. Стать хозяевами положения до того, как ввяжется Кишка (чтоб ему ни дна, ни покрышки), до того, как он вызовет на помощь охранников. Между появлением Андреони и началом моей речи должно пройти не больше двух-трех минут. В крайнем случае, буду обращаться к столбам и к пустым катушкам. «Товарищи, наша незабвенная, мужественная Андреони…». Надо подумать, куда ее поставить. Хорошо бы на возвышение, чтобы культяпка была видна отовсюду. Я встану пониже, а она — повыше: издали можно будет подумать, что это она говорит.
Сильвия: — Вот только муженек мой… С него станет: увидев, как я подойду к Котенку, набросится с расспросами — отчего да почему. «Зуб болит? Ты же час тому назад отлично себя чувствовала…» Он у меня — чистая душа, лукавить не умеет, все напрямик.,
Гавацци: — Можно поручиться, что он свалится на голову в самую ответственную минуту. Надо было его заранее предупредить, что у Сильвии спецзадание. Наша всегдашняя ошибка: если не выбалтываем лишнее, то недоговариваем.
Маркантонио (лавируя между машинами и останавливая «Форклифт» неподалеку от Гавацци): — Зачем Сильвия пошла к Котенку?
Гавацци: — А зачем ты лезешь не в свое дело?
Маркантонио: — Ага. Понятно. Привет!
Гавацци (подумав): — Болтун! Воображает, будто что-то понял. У людей мания— хотеть все знать…
XXX
За катафалком шагают, выстроившись в ряд, семеро Инверницци: Маркантонио, Сильвия и их пятеро детей. В центре — двое старших и так называемый Инженер оспаривают друг у друга право нести знамя ячейки Порта Вольта, право, явно узурпированное у товарищей-социалистов, которые пришли вчетвером: трое тех, что были накануне, и еще одна женщина в кружевной вуали. Явилось с полдюжины соседей Берти («Для массовости неплохо», — сказала Гавацци), но перед тем, как все стали рассаживаться по такси, они улизнули. От цеха пришли, в общем, те же, что всегда, хотя многих не досчитались: в это время по радио и по телевидению передавали футбольный матч. Женщин больше, чем мужчин. Бригада намотчиц в полном составе, за исключением Амелии: ей нездоровилось, поэтому ее оставили дежурить возле парализованной сестры Берти.
Пришли уборщица Чезира и еще несколько женщин, среди которых, ко всеобщему удивлению, оказалась и Марианна с «Авангарда». Стало быть, вместе с Брамбиллой-отцом, Маньялосом, Тревильо, Порро, неизменным Джеппой, парнишкой Кастеллотти и от Внутренней комиссии — Пассони, Кастельнуово и Каторжником (фирма своего представителя не послала, так как Берти уже не состоял в штате), а также делегатами «Свалки» Соньо и Гараном набралось человек тридцать. В общем, по количеству вроде ничего, но что такое для похорон в Милане тридцать человек, бредущих за жалким гробом с одним-единственным венком!
— Тем лучше, — сказала Сильвия, с той жестокостью, с какой она всегда формулирует особо ответственные суждения. — Тем яснее будет, как плохо мы организованы. И как неумны. Часто ли в этой нашей поповской Италии представляется возможность устроить внушительное похоронное шествие по-социалистически?
Маркантонио в отличной форме, подтянут и бодр, как всегда, когда он появляется на людях со всей семьей.
— Вот видите, — говорит он, — чем смелее выражаешь свои идеи, тем большее уважение это вызывает у противников (тротуары запружены воскресной толпой, мужчины снимают шляпы, многие женщины, несмотря на красный флаг, крестятся).
— Сильвия: — А где это сказано, что человек в шляпе — непременно буржуй!?
Всезнайка-малыш: — Папа прав. Посмотри на полицейских: уж кто-кто, а они наверняка реакционеры. И все-таки всякий раз, чтобы дать нам пройти, останавливают движение.
Сильвия: — Похоронную процессию всегда пропускают…
Сильвия поглядывает назад, на Марианну; дело в том, что Гавацци незаметно догнала ее и теперь идет рядом. Сильвия замедляет шаг, чтобы постепенно оказаться в одном ряду с ними. Справа Гавацци, за ней по пятам Кастеллоти, Марианна посередине, а Сильвия слева. «Здесь, по крайней мере, помалкивают, — отмечает она про себя, — а то идти за гробом да еще толковать о похоронах…»
Так они шли довольно долго, не проронив ни звука. Наконец, Сильвия сделала первую попытку:
— Сама не знаю, почему так получается, — сказала она и посмотрела на свои запылившиеся туфли, всего за два часа до этого начищенные до блеска. — Когда еще одна девушка приходит на завод, мне хочется ее обнять, потому что, говорю я себе, одной женщиной-работницей стало больше. Когда девушка выходит замуж и уходит с завода — муж хочет, чтобы она смотрела за домом, — мне хочется ее обнять, потому что, говорю я себе, одной горемыкой меньше.