По поводу одной машины
Шрифт:
— Значит, договорились: завтра вечером.
— А нельзя ли отложить до пятницы?
Эта волынка тянется несколько дней. Всему должен быть предел, и Маркантонио решает: сегодня или никогда.
Вот уже часа три, как он за ним наблюдает. Наверное, у этого парня вместо мочевого пузыря бурдюк, недоумевает Маркантонио. Маркантонио уже готов был отказаться от своего замысла, как вдруг заметил, что Сальваторе отделился от своего сиамского близнеца — сварочного аппарата на каталке — и направился в уборную. Слава богу! Маркантонио, на середине прервав разгрузку,
— Ну, как жизнь? С девчонкой получается? Дело идет на лад? — Доверительно — Между нами говоря, какого лешего вы ждете? Благословения папы римского? Она девка что надо, можешь мне поверить, я в этом разбираюсь. Ты тоже, что называется, не урод. Любите друг друга. В чем же дело? Послушай меня: упустишь момент— пиши пропало.
Маркантонио оседлал своего любимого конька. Но на сей раз Сильвия взяла с него слово, что он не будет вмешиваться. «Нам заниматься интригами не к лицу».
Сильвия говорит даже не «нам», а «нам, коммунистам». И добавляет: «старой школы». Короче говоря, если Маркантонио и сделал сватовской заход, то лишь из желания заставить этого увальчя раскрыть карты. Так, попутно.
— Хм, — мычит Сальваторе в раздумье.
— Что значит по вашим деревенским понятиям «хм»? Хотя, с другой стороны, тебя тоже понять можно. Тебе попалась девушка, которая знает себе цену. Прокатить ее на мотороллере при луне еще ничего не значит. Знаешь, что я тебе советую? Была не была: подавай заявление о регистрации, женись, и через положенные две недели она будет твоей — по закону. Прямой путь — самый лучший, можешь мне поверить. Проверено на собственном опыте. Хочешь, я с ней поговорю?
Сальваторе (поспешно): — Ради бога, не надо. — Потом: — Мне надо бежать в цех.
— Обожди минуту, побежим вместе… Ведь ты ее любишь, правда? Ведь ты бы расстроился, если бы с ней что-нибудь случилось?
Сальваторе: — Ничего с ней не случится. А мне надо идти.
— Ну, иди, иди, зануда. Подожди, ответь только на один вопрос, и, честное слово, я тебя отпущу. Ты замечаешь, как она изменилась, какая стала нервная?
— Нет. Она очень даже спокойная. А нервничать начинает, только когда подходит к дому.
— Вот видишь? А я что говорил! Сам признаешь, что с ней творится неладное.
Сальваторе раздумывает. Чтобы сообразить, как ответить, ему надо немало времени.
— Она честная, ни с кем не путается.
— У вас, деревенских, только одно на уме: «честная или не честная», — досадует Маркантонио.
— А чего ж тут мудрить, если… она честная.
— Я бы тебе сказал, из-за чего она нервничает, да не могу. Никак не могу: поклялся. А то бы твоя южная кровь взыграла…
Таким образом, первый разговор Маркантонио кончил, а второй не получился, так и застрял посредине.
Сальваторе: — Я пойду. Охранник застанет, попадет…
Тут в уборную вошел известный своей въедливостью, любопытством и болтливостью Джеппа с пресса и, не торопясь, пристроился в двух-трех шагах.
Маркантонио (кося глазом в сторону Джеппы, вполголоса): — Я ничего не могу тебе рассказать, понятно? Ты мне только скажи: согласился бы ты лечь в постель с женщиной, у которой вместо руки култышка?
Сальваторе (подумав): — Да.
— А с такой, у которой вместо обеих рук — по култышке?
Сальваторе (подумав): — Семья требует работы.
Маркантонио (обрадованно): — Вот видишь, я прав!
Сальваторе: — Только с ней ничего не случится. Она смотрит в оба. На работе она спокойная.
— Болван! — не выдерживает Маркантонио, повысив, слишком повысив голос. И шепотом, чтобы восстановить равновесие, ни на минуту не упуская из виду Джеппу — А не приходилось ли тебе слышать про одну работницу, вернее, бывшую работницу…
Молчание.
— …про некую Андреони, а?
Сальваторе (скороговоркой): — При чем тут она? Марианна внимательнее. Спокойнее. Она не сорвется!
— А при том, осел, что она ходила к матери твоей Марианны. К твоей будущей теще. Вот почему Марианна, приближаясь к дому, нервничает. Вот почему…
XXVII
В пятницу, когда в столовой вместо обычного супа раздавали тунца, по одному из многих каналов человеческой солидарности пришло известие, что умер старик Берти. Гавацци, не доев, встала из-за стола и отправилась на противоположный конец завода — на так называемую «Свалку».
— Что вы знаете о Берти?
Ответил некий Соньо: — О Жокее? Вот уже с месяц, как его не видно.
Другой, по имени Гарау: — То ли с месяц, то ли с неделю… Человека как-то не замечаешь, когда он рядом, а уж когда нет, то и вовсе…
Гавацци: — Семья у него была? Родные?
— Да мы кроме «здравствуй» и «прощай»…
— А что с ним случилось? Опять какая-нибудь неприятность?
Гавацци: — Последняя. Умер он.
— Ах, вот оно что…
Гавацци направляется в отдел кадров. Ее там знают. Знают, что она не из тех, кого можно водить за нос: дескать, подождет — остынет. С ней этот номер не пройдет. Поэтому ее принимают сразу.
— Берти. Вы ведь знаете, о ком я говорю? Скончался. Сегодня утром, на рассвете.
В черепной коробке доктора Казополло, родом из Романьи, хранится полная картотека всех каверзных дел. Он слова не проронил, даже не сказал: «Вот бедняга». Казополло ждет — сейчас Гавацци обрушит на него град обвинений: он виноват в кончине Берти, так как в свое время не удосужился сделать то-то и то-то, не предусмотрел того-то, не распорядился, не воспрепятствовал, не вмешался. Короче, лучше бы этот Берти не умирал.