По следам Карабаира Кольцо старого шейха
Шрифт:
— Это «катрантун таниятун». В переводе с арабского -«вторая капля». Один из бриллиантов персидского шаха Собственность Ротшильдов, а затем — Самуила Чернобыльского. Двадцать шесть с половиной каратов! Целое состояние! — любуясь алмазом, торжественно сказал Шукаев.— На эту стекляшку можно построить целую танковую колонну или эскадрилью самолетов! Не зря мы, Вадим, работали почти два месяца! Меня теперь меньше будет мучить совесть, что люди воюют, а мы тут...
— Меня тоже,— сказал Дараев, принимая бриллиант из рук Жунида.— Красив, ничего не скажешь. Туба не дура была у восточных правителей.
— Да-а-а...
—
— Выдержим. Пусть Шахтанов за нами вернется, как только оформит арест. И пусть возьмет с собой любого ювелира, нотариуса, понятых и усиленную охрану...
Ни поужинать, ни поспать им в ту ночь не пришлось.
Старший лейтенант Анвар Шахтанов вернулся из управления, куда сдал Манафа и Бахор, с целой командой. С ним приехал заспанный нотариус, худой старичок в пенсне с золотушным больным лицом, эксперт дербентской ювелирной конторы, заместитель начальника управления НКВД, понятые — два пожилых мужчины, тоже, видно, недавно поднятые с постели и не очень понимавшие, чего от них хотят, и охрана — шесть человек, вооруженных карабинами.
После составления тут же, на месте, необходимых документов, удостоверявших, при каких обстоятельствах обнаружен бриллиант голубой воды под названием «вторая капля» или по-арабски — катрантун таниятун, камень был торжественно упрятан в привезенный из управления переносной сейф, сразу же опечатанный сургучом, и на двух машинах, в одной — сотрудники милиции и госбезопасности, в другой — охрана, препровожден в городское отделение Госбанка.
Конечно же, были и восклицания, и расспросы, и обычные в таких случаях полуфантастические предположения, немало утомившие обоих друзей. Лишь когда машины уехали, оставив Жунида и Вадима с понятыми и Анваром Шах-тановым, они, наконец, облегченно вздохнули.
— Да-а-а... наделал ты шуму,— восхищенно сказал Дараев, в изнеможении садясь на стул.— Дербент... да что Дербент — весь Кавказ такого, наверное, сто лет не слыхал...
Жунид посмотрел на часы.
— Идем дальше. Промедление сейчас, как говорят, смерти подобно. Я попрошу вас, Анвар, оказать нам еще одну услугу.
— Располагайте мной...
— Надо съездить на Дербентскую и на Таборную, в слободку. Выяснить, как там дела. А мы закончим здесь обыск, опечатаем дом и будем вас ждать. Кстати, я забыл... Нужно, по крайней мере, двух человек на охрану этого дома. И что бы они сменялись..
— Есть. Организую!
— Вы уж простите нас за доставленные хлопоты,— сказал Вадим Акимович.
— Ну, что вы! — внешне невозмутимое, спокойное лицо старшего лейтенанта Шахтанова светилось удовлетворением.— Да вы мне не хлопоты доставили, а такое удовольствие... Честно говоря, я не думал, что в наше время возможны такие вещи! Я имею в виду бриллиант. Если позволите, я буду с вами до конца, пока мы не выловим эту шайку!
— Спасибо,— благодарно кивнул Жунид.— Тогда поезжайте.
Обыск у Омара Садыка еще раз показал, что ювелир заранее подготовился к приему незваных гостей. В глухом подвале — скорее подземелье,— ход в которое они обнаружили под большим сейфом, не было ничего, кроме инструментов и пустой старинной шкатулки. На дне ее, обтянутом бордовым шелком, Жунид обнаружил с помощью лупы пылинки золота. Здесь, видно, шейх хранил драгоценности.
В нескольких коробках и ящиках лежали тщательно упакованные и пересыпанные мятой ковры, халаты, штуки тончайшего индийского шелка, серебряная посуда — вазы, кальяны, подносы и кубки. Несколько пар сафьяновых чувяк, искусно расшитых восточным узором. Все это было увязано, упаковано. Омар Садык, по-видимому, захватил с собой лишь самое ценное, не занимающее много места, возможно, рассчитывая вернуться за остальным. Но то, что хозяин задумал бежать, было совершенно ясно. В комнатах шкафы и шифоньеры стояли полупустые. Полы и стены ничем не покрыты. От висевших на стенах ковров остались только прямоугольные следы невыцветшей побелки.
Составив протокол обыска и опись найденных вещей, Жунид и Вадим отпустили понятых.
Шел второй час ночи.
Шахтанов приехал возбужденный. На Дербентской, 21 был арестован Алексей Буеверов. Спутнику его (они явились после полуночи вдвоем) удалось бежать, легко ранив ножом Хайдара Латипова. Нож только скользнул между ребер, слегка вспоров кожу. Хайдар стрелял по беглецу, но, кажется, не попал. Что же касается дома барона в слободке, то туда до сих пор никто не являлся.
Анвар Шахтанов привез с собой двух милиционеров, которые остались дежурить в усадьбе Омара Садыка, возле опечатанного дома.
По приезде в управление, где было уже довольно многолюдно, несмотря на поздний час (история с бриллиантом всколыхнула работников аппарата), их ожидала еще одна неожиданность. Туда только что явилась смертельно уставшая, едва державшаяся на ногах Маргарита Сундунова, подруга Феофана третьего.
Одна из пуль Омара Садыка ранила под Ритой лошадь. Доскакать ей удалось только до подножья скалы, на которой возвышалась древняя сторожевая башня. С трудом устояв на ногах после того, как лошадь пала, цыганка пошла пешком.
Путь предстоял неблизкий. До шоссе, где можно было рассчитывать на попутную машину,— тридцать два километра. Сюда, к башне, они обычно попадали одной и той же дорогой в те редкие дни, когда Феофан или сам Омар собирали банду на своего рода «оперативные совещания». До урочища Халкол ехали автобусами или на попутных, затем, сойдя на развилке, поднимались к колхозному кошу, где у них был свой человек — Жабраил Аушев — бывший барышник, некогда промышлявший торговлей крадеными лошадьми, скрывавший в свое время у себя в доме знаменитого карабаира. Теперь Жабраил заметно сдал, постарел и отяжелел. Отсидев два года по чохракскому делу, вроде бы остепенился и работал старшим табунщиком в местном колхозе. Почему и как Жабраил Аушев попал в Дагестан и стал доверенным Омара Садыка, Рита не знала.
У Жабраила они брали лошадей и верхами добирались до башни. Оповещали Феофана и его братию о предстоящем сборище обыкновенно Зубер Нахов или Парамон Будулаев.
Рита Сундунова прожила со своим господином и главой Феофаном третьим больше десяти лет. Уходя из табора в 1930 году после крупной ссоры с большинством цыган, входивших в него и недовольных методами правления заносчивого и ненасытного барона, он прихватил и ее, тогда шестнадцатилетнюю, без памяти влюбленную в него девчонку.