По слову Блистательного Дома
Шрифт:
Не от слабости сейчас дрожали рука преградившего нам дорогу стрелка. От ярости. Много внутренней силы надо было ему, чтобы стрелу не спустить. Не нас он боялся. Такой стрельнет, и пока стрела в воздухе будет, еще пару ей вслед пустит. Умелы, говорят, стрелки Зеленой Лиги. А он и вправду умел.
— Не шевелись, воин, ибо нить жизни твоей на острие моего меча, — раздался баритон Хамыца откуда-то справа и сверху.
Мгновенно развернулся зеленый, мутной молнией мелькнула стрела, а другая уже опять смотрела мне в лицо. Я с ужасом ожидал смачного шлепка подавшейся
— Не дергайся — уроню, — раздалось слева. — Эй зеленый. Мой брат две стрелы руками ловит. Ты зачем в него только одну пустил?
В прищуренных глазах лучника мелькнуло изумление.
А справа было тихо.
В землю звучно забухало. Сбоку выдвинулся Унго.
— Не испытывай судьбу, воин. Опусти оружие, посоветовал он.
Не стоило, наверное, так нервировать парня. Он эти три стрелы выпустил так быстро, что никто сосчитать не успел. Очень быстро и очень метко.
Стрела, выпущенная в Хамыца, опять бесшумно канула в зелень листвы, вторая, предназначенная Унго, отлетела от костяного гребня Хайгарда, которым тот выстрелил как кнопочным ножом. Мне стрелок метил, похоже, в забрало. Я наклонил голову, и стрела, бессильно тюкнув меня в темя, умчалась в закат.
А дальше он стрельнуть не сумел. Ловкий нож, вереща рассерженной стрекозой, срубил верхушку лука, и тот, внезапно разогнувшись, заехал стрелку по правому локтю, отчего он очень громко и, похоже, нецензурно заорал.
Ох, не зря меня гонял Тивас. Не зря.
Прыжком сорвался с места Хайгард, с гулом прорвала воздух чудовищная алебарда Унго. Я уже прикрыл глаза, ожидая увидеть фонтан крови, но страшное лезвие почти нежно опустилось на плечо стрелка.
— Ты пленен, — рявкнул Унго.
Зеленый разжал пальцы, и стрела упала на землю.
— Совсем старший, мы победили, а?
— Да.
— Тогда я этого обратно втащу. Маленький, а тяжелый такой.
Скоро все трое воинов Зеленой Лиги стояли посреди дороги. Оружие их было сложено в безопасном отдалении.
— Маски снимите, — потребовал Тивас.
Все трое яростно замотали головами.
— Параграф четвертый… — начал было он.
— Ладно.
Детки, совсем детки. Самое смешное — тот, что на дороге стоял, девчонкой оказался.
Тивас скинул капюшон. С укоризной осмотрел гверильясов.
— Зачетный выход?
Тройка угрюмо склонила головы.
— Выдача фирмана год учебы аннулирует?
Головы провисли ниже.
— Ладно. Мы добрые. Дорога ваша?
— На два дня.
— Проводите нас по лесу. А дальше мы сами. День-то какой?
— Первый. Вы у нас четвертый караван.
— Уложитесь.
Зеленые канули в лес, как в воду.
Говорил уже, странный такой лес. Праздничный. Как храм православный. Только вот…
— Самый старший, — подъехал сбоку Баргул. — Спросить хочу.
— Спрашивай.
— В лесу совсем зверя нет. Почему?
— Не знаю.
Он укоризненно глянул на меня. Как так. Самый старший — и не знаю. Размышления такие авторитета руководству
— По сторонам лучше смотри. Голову не забивай.
— Понял, самый старший. А лук достать можно?
Я оглянулся. Зеленых было не видно.
— Под плащ спрячь.
Ощущение чужого взгляда появилось.
Из стены кустов вынырнула старшая.
— Эй, Саин, не чувствуешь ничего?
— А ты?
— В лесу есть кто-то. Чужой. Страшный. Зверье попряталось.
— Поглядывай.
Резко дернулся подбородок, откинулись волосы, и сквозь их пушистые пряди мелькнуло заостренное, нечеловеческое ухо. Мамочка, эльфы! Эта их форма ушей даже Великому Никитину оскомину набила. А тут на тебе. Девчонка, поймав взгляд, быстро набросила капюшон.
— Погляжу уж.
Надо же, страшный кто-то в лесу. Мы сами страшные.
— Тивас, говорят, в лесу кто-то страшный ходит.
— Я и сам чую. Странно. На нечисть похоже. А день вроде ясный. Не время им. Они ведь ночные.
Успокоил, называется. Или я что-то не понял, или нам в лесу ночевать. Только вот ночи злыдни дожидаться не стали.
Меня целым деревом шарахнули. Потом очень гордился. Справа что-то резко щелкнуло. Я гордо повернул голову и увидел белый круг. Он быстро так приближался. Стали четко видны следы топора на торце бревна. Ну вот это я, пожалуй, разглядел до того, как комель этой штуковины вынес меня из седла. Я воспарил. Ненадолго. Тот, кто делал эту ловушку, оказался талантливым инженером и баллистиком-самоучкой. Потому что, получив означенное ускорение, я ловко и смело вылетел из седла и врезался в одно из могучих деревьев. Красивых таких. По дереву я скользил метра три и неграциозно грохнулся о землю. Мне повезло, потому как занял великий стратег Саин место предводителя. Из него сознание и вышибли.
Остальным бревен не досталось. Видно, засадники приготовить только один сюрприз успели. И посыпались на наш отважный отряд без артподготовки. Зря.
Меня, как было уже сказано, из развлечения исключили сразу. Обоснованно посчитали убитым. По идее, я бы должен быть насквозь пробит этим милым колом, но одежка сберегла, и за первыми минутами боя мне удалось понаблюдать лишь со стороны.
Напали на нас странные такие симпатяги. Мускулистые обезьяны с волчьими головами. Туалеты их напоминали одежки садомазохистов. Кожаные трусы со множеством пересекающихся помочей. Оружия на этих агрессивных приматах было много. Размахивали они им деятельно. И было их много. Волнами из леса хлынули. На смерть свою хлынули.
Загудела, раскручиваясь, алебарда Унго. В воздух взлетели лапы, сжимающие оружие жутких очертаний. Головы. Оскаленные такие. Разочарованный рык взлетел к небу, и его тут же перекрыл рев сердитого фавора. Лохматой смертью замелькала Высокая Сестра Хамыца. И эти два неуязвимых великана, как корабли, двинулись по морю красношерстых. Убивая. И если алебарда Унго разрубала, то копье выставляло окровавленное острие из спины агрессора и тут же отлетало обратно, чтобы на противоходе расплескать голову или проломить грудную клетку.