По слову Блистательного Дома

Гаглоев Эльберд Фарзунович

Одеяло взлетело, отброшенное. Уже вставая, я ухватил рукоять меча, и он загудел, раскручиваемый в восьмистороннем замахе, засвистел в выпадах и защитах, рассекая солнечные лучи, падающие из окна, взвихривая блестящие пылинки. Теперь он уже не был чужим. Напротив, казался продолжением руки, и продолжение это летало, не задевая мебели, легко проносясь сквозь прозрачное тело воздуха. Мелькало. И не задевало хода мыслей. Не мешало. Порхало, разгоняя по телу кровь, будя мышцы, отгоняя сонную одурь. Ну не умею я сразу переходить от сна к бодрствованию, как зверь. Потому как не зверь. Человек. А это, как известно, звучит гордо.

Организм

развернулся в изящном пируэте, и меч привычно нырнул в уютную щель ножен. Красота.

Хотя на табурете стояли бадья и кувшин с водой, водные процедуры я решил принять во дворе, так как пораженное цивилизацией сознание не желало понимать, как можно одновременно поливать из кувшина и умываться. Вдев себя в брюки, вбив конечности в сапоги и обозначив талию поясом, я отправился во двор, где застал потрясающую картину.

Утро, как я уже отмечал, было солнечное, приятное такое утро. Павших убрали. Кровь замыли. У колодца, весело повизгивая, давешние молоденькие певуньи поливали из ведер Хамыца. Он ржал. По кудлатой светлой шерсти текла вода, застревая в многочисленных впадинках мощных мышц, обегая бугорки. Он встряхивался, как волк, и брызги, алмазами блестя на солнце, неслись в разные стороны попадая и на поливальщиц, отчего те дружно и радостно начинали восторженно визжать.

А рядом на крепкой скамье, сколоченной из толстых плах, сидели Унго и его давешний противник. Оба обнажены до пояса и насквозь мокрые. Причем если это приводило в восторг Унго, то на его визави, похоже, эта мокрость, с позволения сказать, столь положительного впечатления не оказала. Он сидел нахмуренной глыбой (интересно, как глыбы хмурятся?) и с явным неудовольствием пытался выжать свои густые волосы. Размеры и мускулюс мужчины просто поражали. Унго, на полголовы превышающий меня ростом и раздутый мышцами, как душка Арнольд, казался рядом с ним тонким, звонким и прозрачным, как юный гимназист рядом со зрелым молотобойцем.

— Истинный воин, друг мой, должен быть чист, — ухватил я ухом кусок речи, пропагандирующей полезность гигиены. — И благоуханен.

Гигант вдруг встал и вытянулся по стойке «смирно».

— А я, господин мой, себя никому нюхать не дам, — после чего сел.

Я, честно говоря, обалдел. А Унго, увидев меня, невероятно обрадовался, как будто расстались мы с ним неделю назад.

— Друг мой, — заорал он, вскакивая и заключая меня в объятия, — вы встали.

Почему я не должен был проснуться, было непонятно, но на всякий случай подтвердил.

— И проснулся.

— Я вот сегодня обзавелся наконец оруженосцем. Подойдите, Эдгар.

Великан подошел и угрюмо посмотрел на меня своими кабаньими глазками, без всякого воодушевления.

— Разрешите представить. Эдгар хорт Улфас. Весьма достойный и умелый воин.

А также выпивоха, каких мало. Вчера, когда Тивас сообщил, что раны этого чудовища не угрожают его жизни, Хамыц приволок его за стол и, справедливо нейтрализовав наши заявления тезисом о том, что раз мы не намереваемся убивать его, а купить такое вряд ли кто согласится, то почему бы и не выпить со столь достойным врагом. Убедил. И выпили. Вы даже представить не можете, как много в это помещается. После третьей или четвертой кастрюли, выпитой великаном, он вдруг стыдливо потупил глазки и, покопавшись за поясом, достал мешок с кулак размером и протянул Бындуру.

— На вот. Тебе. За дверь.

Когда кормилец наш развязал мешок, то мягкий

бледный блеск не дал усомниться в его содержимом. Покопавшись с другой стороны, он извлек две каменные бутылочки и поставил перед Андрием.

— Твоим воинам. Матушка сделала. Капля на чашку молока. Выздоровеют. Крепкие воины.

Потом Унго задвинул длинный тост о благородстве, после реализации которого гигант стал приставать к своему победителю, чтобы тот взял его в воины и выученики, особо напирая на то, что господин его бежал, а его бросил и подмогу не привел. А Унго хороший, потому что, во-первых, победил, а во-вторых, лекаря прислал. И как Унго ни упирался, он все гудел, и гудел, и норовил упасть на колено. Вчера я эту комедию не досмотрел. Спать ушел.

Видать, додавил Унго коротышка.

— И подумалось мне, достойный друг мой, негоже столь именитому воину, как я, — прервал течение моих мыслей Унго, — путешествовать без оруженосца. А воин сей умел, и польза от него вашему отряду будет немалая в бою. А то что неотесан сей муж, то не беда. Возьму на себя труд воспитания.

— Возьмем его, Саин, — поддержал подошедший Хамыц, вытираясь цветастым полотенцем, — знатный воин, и выпить не дурак, — звонко хлопнул его по плечу. Тот с неудовольствием посмотрел на певца. — А раны на таком скоро заживут.

— Раны не мешают мне. Тебя и сейчас побью.

Хамыц радостно рассмеялся.

— Видишь, здоровый совсем. Что, драться хочешь?

— Драться не хочу. Бороться будем.

— Ха, а бороться ты умеешь? — и опять хлопнул.

Великан было набычился. Обернулся.

— Дозволь, господин?

— Воинские упражнения развивают тело. Конечно, дозволяю, — отозвался Унго.

Гигант радостно попер на Хамыца, широко расставив руки. Вот-де сейчас поймаю, похрустишь костями. А тот и уклоняться не стал. Резко присел и крутанул нижнюю подсечку. Научился. Получилось. Эдгар тяжко хлопнулся на задницу. Земля дрогнула. Меня слегка подбросило. Шустро взлетел на ноги великан и попер медведем на обидчика. Радостно заревел, когда левая вроде бы схватила голую мокрую руку. Юлой крутанулся Хамыц, и незадачливый противник его взлетел в броске через всю спину, мелькнули в воздухе мощные ноги и гулко хлопнулись о землю. А быстрый певец шлепнулся рядом с ним, ударил ногами по груди и по горлу, выбивая дыхание, выгнулся, беря на излом чудовищную руку. Не учил я его такому.

— Больно, — взревел от неожиданных ощущений гигант.

Хамыц вздел себя на ноги, кувыркнувшись через спину.

— А похвалялся: побью, побью, — и блеснул хищными зубами.

Эдгар, покряхтывая, встал, покрутил рукой, удивленно глянул на Хамыца.

— Как это ты меня? — по дуге провел взглядом от Хамыца к месту, где только что лежал. — А?

Тот захохотал.

— Старший возьмет к нам — научу.

А на шее его уже висели певуньи, радостными визгами отмечающие победу.

— Возьми меня, господин, — прогудел Эдгар. — Унге служить буду. Тебе. Возьми.

— Эдгар. Ну кто так просит? И не Унге. А Унго.

Гигант хлопнулся на колено.

— Возьми.

— Чем клянешься?

— Кровью и землей поклянусь.

— Возьми его, Саин, — раздался негромкий голос Тиваса. — Пригодится.

— Ладно. Беру.

Гигант поднялся.

— Спасибо, господин, — сказал. И вдруг улыбнулся. Страшноват, скажу честно, был наш новый спутник, но его улыбка… Другое совсем лицо его стало. Хорошее.