По сложной прямой
Шрифт:
Он очнулся, только когда кто-то рядом выругался на немецком, поминая собачий холод и этих морозоустойчивых русских, бросивших их в окружении еще более морозоустойчивых автоматчиков. Вяло отметив про себя, что на улице где-то минус пять по Цельсию, а значит, говорил редкостный нытик, просто сбрасывающий пар, Вольфганг поднял голову, оглядываясь.
Много снега. Рядом, вроде бы, пруд. На крыльце среднего из странных зданий стоит молодой мужчина в полированной металлической маске, изображающей идеальное, как на памятниках, лицо. Волосы мужчины торчат, как будто он их редко моет, но часто хватается за оголенные провода. Он смотрит на них. Позади
Кто это? Их новые надсмотрщики?
Додумать мысль молодой эмпат не успел, так как у него буквально вышибло дух от нового зрелища — выплывающей из тьмы волшебной фигуры девушки, одетой в простое длинное платье. Полупрозрачная, белая, прекрасная, с большущей копной красиво развевающихся у неё за спиной волос. Он знал её. Черт, да все знают её! Это же знаменитый советский «призрак», Йулиа Окалина! Певица! Актриса! Мечта миллионов! Что она тут делает?!
Молодые беженцы прилипли взглядами к знаменитости, негромко, но возбужденно переговариваясь. Даже окружающие их люди в форме то и дело поглядывали на неосапиантку!
«Она что, тут из-за…», — задумался Беккер, — «Протест? Нас хотели, наверное, поселить в этот барак, да… а она узнала, и прибыла в знак протеста? Хочет привлечь внимание? Но почему одна? И что это за ребенок, который возле неё стоит? Очень красивая девушка… но фрау Окалина, она затмевает!»
Тем временем встречающие, после короткого диалога, направились к ним. Мужчина с торчащими волосами снял с лица маску, оказавшись бледным недовольным типом с жуткими тенями вокруг глаз и гнусным выражением рожи, как тут же окрестил его лицо Вольфганг, для которого было непривычно раздавать такие метки. Но тут получилось как-то само собой!
Малявка, тем временем, демонстрируя идеальное знание как минимум четырех языков, бойко рассказывала беженцам о их новом временном доме — круглой розовой башне, имеющей совершенно нежилой вид. Веро-ника, представившись местным психологом, объяснила, что у самой башни множество подземных этажей, а она вся была разработана как жилой комплекс, предназначенный для неосапиантов, которым нужны особенные условия существования. Комнаты могли быть очень быстро перепрофилированы под различные газовые среды, быть заполнены, к примеру, водой, в них могла в широких пределах быть настроена температура, влажность, изоляция от определенного вида сигналов…
Беккер сразу понял далеко не невинные намеки, лежащие за гладкой речью малышки: с одной стороны, им обещают комфортное пребывание, с другой почти прямо говорят, что каждую комнату можно будет за считанные минуты превратить в духовку или газовую камеру. Тревожненько… но какой кретин бы встретил тридцать неосапиантов с распростертыми объятиями и просто так? Даже без всяких заданий от немецких спецслужб это лучше Чили, куда от греха подальше решила свалить мама Вольфганга…
Когда малявка-психолог вместе с худой высокой китаянкой пригласили следовать иностранцев за собой на заселение, а охранявшие их милиционеры начали как один расслабленно закуривать сигареты, Вольфганг обернулся, желая бросить еще один взгляд на легендарную русскую
— «Вот урод!», — с отвращением подумал один из сильнейших в мире эмпатов по отношению к сильнейшему экспату, самым неосторожным образом прокладывая между ними личностную взаимосвязь акцентированного внимания…
Глава 14. Вопросы ясеню
Бухать с тетками — такое себе занятие. Это скучно, несет в себе элементы риска и гарантию засранного головного мозга. Не то чтобы я был сексистом или что-то такое, просто у теток обычно своя тетковая жизнь, эдакая зеркальная сфера, в которую с визитом никто со стороны по доброй воле не сунется. Ну, потому что чуждое там всё. Атмосфера, расположение звезд, магнитное поле, живность странная по неведомым местам бродит. О, точно! Это место, где логика необязательный эскиз и нечеткое техзадание, да. В общем, пьяные тетки — это зло.
Ну, если они обычные. Если это научная тетка и военная тетка, то всё куда проще и приятнее. Они слишком разные, понимаете? Чтобы понимать друг друга, они используют логику, аргументы, четкую подачу информации, всякое такое полезное и нужное обычным людям для общения. Жить можно.
— Изотов…, — тяжело вздохнула Нина Валерьевна, рассматривая меня со слегка пьяненькой, но необоснованной враждебностью, — Что ты, *лять, такое?
— А что я? — искренне изумился я вопросу, оглядываясь в поисках поддержки на свою почти тещу, в данный момент пьющую стакан коньяка, в которой было самым грубым образом растворено некоторое количество «сяпы».
— Гм, да? А что он? — поддержала меня богатырская блондинка, переводя короткую гримасу от закусывания лимоном в легкое недоумение по поводу вопроса.
Шлепок по ученому круглому лицу, с предварительно заботливо снятыми с оного лица очками, был нам ответом. Пожав плечами, я продолжил грызть свою дольку лимона, слегка в душе пеняя этим незаботливым женщинам. Вот как бухать, так у них выпить и закусить есть, а пожрать нету. Молодому растущему организму нужно пожрать!
— Солдафонка…, — почти простонала товарищ Молоко, — Я вам только что про пульс рассказала!
— И че? Он ровный был, — Окалина была невозмутимо расслаблена. Можно даже сказать, непоколебимо настроена на чилл и расслабон.
— Ладно, давай зайдем с другой стороны! — Молоко распалялась всё сильнее и сильнее, тыкая в меня на расстоянии толстым коротким пальцем, — Вот он, твой Изотов! Вот в двух метрах от него падает человек! Неосап! Немец! Просто… отрубается! Что делает Витя?
— Не мешает более опытным и старым людям проверить, что не так с парнем, — пожал плечами я.
— Ей всего 36, хам мелкий! — неубедительно возмутилась ученая.
— А мне 18, — поведал я женщине страшную тайну.
— Вот именно! — торжествующе жахнула та по столу, вновь начать тыкать в меня пальцем и обращаясь при этом к подруге, — У него пульс! Немец упал — пульс ровный! Я констатировала кому — Вите… догадайся, Нель!? Вите похрену аб-со-лют-но! Что дальше?! Я прямым текстом говорю, что Вольфганг Беккер кроме своего заявленного криокинеза и создания точек холода, скорее всего, был еще и эмпатом большой силы — Вите нашему насрать!