По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
Театр возник в Китае с незапамятных времен. Происхождение его такое же, как и на Западе. И китайцы начали с того, что воспевали своих богов и героев, которым в уста влагали высокопарные речи и благородные мысли, кончили же тем, чем кончили европейцы, – циничными фарсами. Зародившись у алтарей, драматические произведения Запада перешли сначала на паперть, затем на церковный двор и, наконец, на улицу, после чего, преобразившись окончательно, вызвали нападки со стороны своих прежних творцов – служителей церкви. Ту же судьбу испытал театр и в Небесной империи, где уже Конфуций (или ученики его?) воздвиг на него гонение, объявив проповедуемые с подмостков идеи не только противными здравому смыслу, но и безнравственными.
Императоры –
Гонения на театр в Китае, не успев убить его окончательно, остановили, однако, его развитие. Лучшие китайские беллетристы стали пренебрегать драмой, декоративное искусство, связанное временными подмостками, не могло выйти из своего младенческого состояния. Зато костюмы в исторических пьесах заслуживают самого детального изучения этнографов и историков, оставшись, по-видимому, точными воспроизведениями китайских одеяний, прически и головных уборов прежних эпох.
Конечно, и тут есть условности; так, например, лица изменников и разбойников должны быть непременно разрисованы яркими красками, придающими им страшный вид, причем носы, как это видно и на прилагаемых фототипиях, почему-то обязательно должны быть вымазаны белилами; равным образом воины и герои появляются на сцене не иначе, как в масках, которые должны наводить ужас на врагов; статистам не полагается иметь костюмов, отвечающих той эпохе, к которой действие относится, и т. д.
Изучая историческую драму, нельзя не прйти к заключению, что почти каждая эпоха китайской истории вносила значительные реформы в китайское одеяние. Так, в эпоху династии Хань (с 206 г. до нашей эры и по 22 г. нашей эры) высшие чины государства поверх исподнего платья одевали два шелковых татарского покроя кафтана: нижний доходил до колен и даже еще ниже – до икр (род чекменя) и застегивался слева направо, почему и был вышит только по вороту и левому борту; верхний был короче, доходил только до бедер, имел расшитые шелками и золотом лацканы и носился то нараспашку, то подпоясывался широким шелковым шарфом с бахромой; шарф этот составлял непременную часть одежды и когда не подпоясывался им верхний кафтан, то подпоясывался нижний. Воины брили подбородки и носили только усы.
В Танские времена (618–907 гг.) мы видим уже вместо кафтанов с узкими рукавами широкие халаты с широкими рукавами, покроем своим напоминающие рясу наших священнослужителей; обыкновенно они были богато расшиты шелками и золотом и подпоясывались по животу кушаками с металлическими (золотыми и серебряными) бляхами и такими же застежками. Евнухи (и вообще прислуга) имели в эту же эпоху покрой платья иной. Это были тоже халаты с широкими рукавами, но они не застегивались вплотную слева направо, начиная от ворота до пояса, а имели обе полы одинаковые, которые запахивались одна на другую, подобно современным халатам туркестанцев. Прислуга в это время не носила ни бороды, ни усов; усов не носили и высшие сановники государства, но зато они отпускали козлиные бороды и пряди волос от висков, подбривая одновременно щеки. Таким образом, мы видим, что до конца Танской эпохи платье китайцев отличалось весьма мало от платья других среднеазиатских народов, почему становятся понятными и беспрестанные посылки в дар князьям соседних кочевых орд почетных халатов. У китайских историков мы находим следующие два любопытных указа, относящиеся ко времени правления Суйской династии (581–618 гг.).
Гаочанский владетель, вернувшись из Китая, объявил своим подданным: «Мы до сего времени, обитая на пустынных пределах, заплетали косы и носили левую полу наверху. Ныне дом Суй единодержавствует, и вселенная соединена в одно царство. Я уже принял обычаи просвещенного народа; подданным моим также надлежит расплести косы и уничтожить левую полу». Император, узнав об этом, издал следующий указ: «Владетель Кюй Бо-я прежде, по причине многих трудных обстоятельств, одевался по-тукиэски. Но с того времени, как наш дом Суй утвердил единодержавие во вселенной, Бо-я, преодолев препятствия, перешел пески и явился к нашему двору с дарами; уничтожил левую полу и распустил крылья на кафтане, отменил кочевые обыкновения и принял китайские. И так должно наградить его одеянием и шляпою и снабдить образцами для покроя».
Мне не случилось видеть китайские костюмы VI и VII вв., но из этих указов видно, что главнейшая разница между одеянием гаочанцев (а стало быть, и одеянием тукиэсцев) и китайским заключалась, во-первых, в отсутствии на парадных кафтанах гаочанцев крыльев, этого своеобразного украшения китайских парадных одеяний, введенного, как кажется, с начала нашей эры и неизменно продержавшегося до XIV столетия, и, во-вторых, в том, что у них запахивалась правая пола кафтана, а у других – наоборот. Нет ли тут, однако, какой-либо ошибки? В Турфане и до сих пор еще народ запахивает свои джаймэки и халаты справа налево, между тем как в Китае я не знаю времени, когда бы верхняя часть одежды застегивалась на эту сторону.
В эпоху Сунов впервые появляется короткая, так называемая «конная» курма (ма-гуа-цзы), но только в северном Китае, где властвовали сначала кидане, а затем чжурчжени; в южном же Китае продолжал удерживаться халат, обыкновенно книзу от пояса расшивавшийся характерным рисунком – косыми цветными с золотом полосами, поверх которого одевался с широкими рукавами полукафтан, стягивавшийся поясом с пышным бантом и длинными кистями, ниспадавшими вдоль левого бока.
Костюм китайца времен династии Мин хорошо виден на прилагаемой фототипии.
Не менее разнообразные одеяния женщин, их головные уборы, а также головные уборы мужчин, но я на них не останавливаюсь, так как мои записи ограничиваются лишь вышеизложенным.
Возвращаясь к театру, я ничего не могу добавить к словам Коростовца, который очень живо описывает игру китайских актеров [147] .
Выходя на сцену, актер говорит свое имя, докладывает, кто он такой, что он совершил и намеревается совершить и какие его отношения к остальным играющим. Воображению зрителей приходится дополнять очень многое, только намечаемое в словах актера или указанное в либретто; о сценической же иллюзии нет и помину. Так, если по пьесе происходит убийство, убивающий указывает на убиваемого мечом или копьем, и тот убегает со сцены; если нужно отправить курьера, актер, играющий эту роль, делает вид, что садится на лошадь, берет бич и, помахивая им, скачет по сцене.
147
«Китайцы и их цивилизация», с. 421–422. (Примеч. Г. Е. Грум-Гржимайло).
Вообще актеры очень часто прибегают к выразительной, хоть и не особенно изящной мимике. Особенно хороша мимика артистов, исполняющих роли женщин. Для большей реальности они втискивают ноги в миниатюрные женские башмаки и ходят вприпрыжку. Мимика театральной поступи требует также большого искусства и оставляет далеко позади знаменитый шаг трагиков старой школы на Западе. Артист, играющий важное лицо, ступает, отчеканивая и соразмеряя каждый шаг; он высоко приподнимает ноги, ухарски вывертывает ступни и ударяет пяткой одной ноги по коленке другой – это называется «тигровою поступью». По мере увлечения игрою шаги его становятся быстрые; он начинает прыгать и кружиться на одной ноге, делая необычайные ужимки и принимая странные позы, означающие трагизм положения.