По ту сторону грусти
Шрифт:
День выдался прохладный и пасмурный, дождь собирался идти, но всё мялся и раздумывал. Нахлынуло привычное, светлое и тоскливое, желание урвать, помедлить, надышаться... Тянуло попетлять ещё немного по улочкам старого города. Но Алеся понимала, что долгое прощание - лишние слёзы, и ничего того, что она ощущала здесь ещё вчера, сегодня она точно не испытает. И поэтому деловито, без сантиментов вышагивала по прямой и погранично-непонятной улице Пилимо с её облупленными подворотнями, дешёвыми магазинчиками и миниатюрными объявлениями на водосточных трубах - с худенькой сумкой на плече, прямо к вокзалу.
Встала она тоже как-то бестолково, позже, чем обычно - так что времени оставалось только на
Сознание остроумия уступило место панике, и Алеся подскочила, сбивая простыни: телефон, где телефон, где фотографии?! В мистической практике это абсолютно нормально - что из-за слишком сильных воздействий исчезают столь эфемерные вещи, как фото. И всё-таки до тошноты жутко. Но Алеся открыла галерею и вздохнула с облегчением: снимки никуда не делись. Вот только интересное дело, они ничуть не прибавляли ощущения достоверности и не убеждали в свершившемся факте. Со смешанным чувством она подумала, что с таким же успехом она могла бы их удалить или вовсе не делать. Что казалось значительным вчера, сегодня резко выцвело или оказалось подделкой. Но жать на знакомый значок с символом урны она всё равно не стала.
Отчёты - один для партии, второй для конторы - дописывала уже в поезде. Приехала в мутное полувечернее время. Потащилась на Немигу. Нереальность и нигдешность не отпускала. Ещё появилась мысль: совсем не обязательны головокружительные магические перемещения, чтобы попасть в другой мир, иногда и после обычной поездки на поезде, после пары дней выпадения из обыденности - так накрывает и оглушает... Как после контузии. Только мир в тумане и звон в ушах.
Скорее всего, Юрий Владимирович испытал то же самое. Всё усугублялось тем, что спать он лёг перед обедом, как заведено, а проснувшись, угодил в обстановку, что напрочь перечёркивала происшедшее.
Он глубоко вздохнул, открыв глаза, потянулся, машинально поправил рубашку, взглянул на часы, в голове сразу же засветились мысли, выстраиваясь в сложные молекулы рабочих схем, потом он направился в столовую и там имел вроде бы и деловую, но довольно скользкую беседу с генералом Цвигуном, потом и вовсе с головой ушёл в омут своего напряжённого, но однообразного распорядка.
И всё это приключение казалось ему лёгким, приятным и романтично-тёплым, по-детски светлым: хотя взрослые идеализируют переживания детей, но так уж повелось, что есть некий символ первозданной не омрачённой радости. "Всё это" подразумевало полное собрание сновидческих сочинений с главным героем Алесей Стамбровской. Происходило всё естественно и плавно. Этот цикл казался по стилю и композиции практически совершенным, а значит, завершённым. Хорошего понемножку. Хотя не сказать, чтобы это было совсем немного - три года.
Безвременье одолевало. Чтобы не поддаться, Алеся кинула сумки в прихожей и унеслась по делам. Кошка почему-то не вышла её встречать.
Отчёты она сунула в зубы всем заинтересованным лицам: одни переживали, что решения, принятые на конференциях, недостаточно практичны и не воплощаются в жизнь, другие переживали, что имеет место разброд и шатание в умах молодой элиты. Полагалось успокоить обоих - хотя не слишком.
Майор Саганович уважительно покосился из-за монитора: о, только с поезда - и уже докладывать. Ну вот, не все же молодые прохлаждаются и правами своими злоупотребляют, есть и сознательные. Она скормила ему старательно расфасованные, в меру независимые тезисы, озадачила, удовлетворила, в качестве особой милости с его стороны опрокинула в рот, как стопку водки, местную "горькую" - напёрсток итальянского эспрессо. Получила новое расплывчатое задание. Слегка подобострастно кивнула. Удалилась.
Она толком не помнила, что делала тем вечером, кажется, бездумно читала статьи в интернете, начала смотреть фильм, поехала посидеть в сквере с книжкой, которую едва открыла, бесцельно выпила какой-то коктейль с каштановым сиропом. Впрочем, главные задачи были выполнены, и себя можно было не винить, вот только не оставляло её чувство опустошённой бестолковости - а быть может, бестолковой опустошённости; Алеся всегда немного колебалась, когда хотела дать какое-нибудь "этакое" определение.
Её состояние и в принципе было трудно выразимым, оно было полно обрывками картин и ощущений, они крутились беспорядочной взвесью - и ничего оформленного, ничего законченного, "первичный бульон". Но из него ведь должна была родиться какая-то жизнь - некая мысль: для Алеси не существовало чувства самого по себе, значение имело то, что она по этому поводу думает. А она была не в состоянии ничего подумать и томилась.
А ещё вездесущим маревом висело впечатление дежа вю. Подспудная растерянность и тоска напоминали о зыбком месяце после триумфальной защиты диплома. Фанфары отзвучали, шампанское выпито, конфетти сметено в совок. А... теперь куда бежать?
Ещё вспоминала задушевный разговор с Ариной. Теперь казавшийся давним, конечно. Они устроили один из своих "белогвардейских забегов" - иначе говоря, "по кабакам". Шагали по Проспекту и окрестным улочкам, сидели на террасе и пили кофе, стояли неподвижно и следили, как медленно расцветают огни, бродили по парку, по тихим кварталам, утонувшим в пушистых зарослях, натыкались на неизвестное заведеньице, снова пили кофе.
– ...знаешь, - рассказывала Арина, - может, это как раз называется депрессией, ну, в просторечии хотя б, только казалось, что все краски померкли. И вот живёшь-живёшь, что-то делаешь, чего-то там гоняешь... А зачем вообще?
– К чему?
– уронила Алеся и так выразительно повернула подвитую голову и закатила дымно накрашенные глаза, что Арина без труда узнала Тэффи.
– Вот именно, к чему. Потому что кажется, что всё хорошее в жизни уже случилось. Было и прошло. А впереди... Ничего такого.
Она погладила себя по густой тёмной гриве, то ли укрощая вечный мятеж непослушной шевелюры, то ли в знак утешения.
– В одни руки столько счастья не отпускают, - слабо улыбнулась Алеся.
– Вот-вот, - задумчиво подтвердила Арина.
На тот момент всё уже как будто налаживалось, но на душе им обеим стало тихо и грустно, и они считали время до последнего троллейбуса, и втайне надеялись, что он окажется синим. Но они всё-таки не очень расстроились, когда не приехал вообще никакой, хоть они и прождали на остановке полчаса, а дорога оставалась пустынной. Они решили, что долгая ночная прогулка поможет развеять тоску не хуже поездки на троллейбусе из песни. В тот вечер и ночь особенно хотелось говорить, замолкать и снова говорить, и брести долго-долго.
Вот эта фраза и врезалась в память: "кажется, что всё хорошее в жизни уже случилось".
Алеся ведь сама вспомнила, что "хорошее" идёт в связке со словом "понемножку". Затем вырисовывается некая черта, за которой оно либо заканчивается, либо плата оказывается слишком высока, так что даже победа, любая победа начинает казаться Пирровой...
Наконец стало понятно, что переживание - не что иное, как страх, но Алеся, дура сложносочинённая, опасалась признаться, в чём он заключается, и пошла, как обычно, на двойные виражи, мёртвые петли и гордиевы узлы, боялась бояться - и мучилась недоверием.