По ту сторону волков (полная версия)
Шрифт:
– Постараюсь оправдать доверие, - сказал я.
– Значит, я так понимаю: район наш оказался чем-то вроде секретной зоны, к которой не надо привлекать внимания. Так?
– Так, - согласился он.
– И мы стали тем тихим омутом, в котором черти водятся. Я имею в виду, всякий сброд себя вольготно почувствовал. Но, предположим...
– Что «предположим»?
– подозрительно глянул на меня опер.
– Предположим, я найду этого оборотня и разделаюсь с ним собственными силами. Пристрелю его, доложу вам об этом, и на том дело закроем. Так подойдет?
– Спасибо скажу, если справишься. А говоришь ты
– Наметки есть. Изложу вам сейчас свои соображения. Но прежде еще два вопроса хотел уточнить. С Сенькой Кривым я тоже постараюсь справиться. Он уж тут так разгулялся, что всякую осторожность потерял. Но может и так обернуться, что я в одиночку не слажу - команда понадобится. Будет команда?
– Будет. И не только для этого. Надо как следует местные сорняки прополоть. И со складами додумать. Я говорю, с ними тут промашка вышла. Слишком много мух на них жужжит, как на мед слетевшихся. Не надо, чтобы это жужжание далеко слышно стало.
– Ну, насчет прочих сорняков, я их уже стал прибирать к ногтю. Они у меня еще со вчерашнего вечера малость присмирели. А вот склады... Да... Может, в железную обшивку забрать и двери заварить, чтобы в них потыкались-потыкались, опустили руки, да и забыли. И, вот еще что...
– умоляюще проговорил я.
– Что?
– Если б вагоны с углем куда убрать. Охранять их у меня рук не хватит, диверсии идеологической в них нет никакой, а ведь с меня спросят, если весь уголь из них растаскают...
– Пусть стоят, чтоб милиция не дремала, - хмыкнул энкеведешник.
– Ты мужик сообразительный, свалишь все в крайнем случае на своего покойного предшественника: мол, при нем все и потаскали, а при мне ни-ни - порядок был... А насчет железной обшивки - примерная идея. Узнаю, нельзя ли денька на два бригаду заключенных для этого получить. Во всяком случае, трофейные вещи... А лендлизовские... пусть их растаскивают помаленьку...
– Даже эти книги?
– Да кто среди быдла местного на книги польстится? Разве что на самокрутки. Ладно, я наверху проконсультируюсь и соображу. Так какие у тебя соображения насчет оборотня? Кто им может быть?
Ох, не хотелось мне этому индюку надутому в щеголеватом мундире - сразу видно, что на фронте не был, то-то б мундир у него поистерся - выкладывать все мои догадки, но я вроде как служебным долгом повязан был. Да и помочь мне он был способен. И я начал:
– Смутило меня вот что - в этих местах, где все знают все и про всех, никто не имеет подозрений насчет истинной личины оборотня; более того, уверяют, что оборотень всамделишный - не человек и смерти неподвластный, насмерть стоят, что это не может быть ни местный житель, ни приезжий. Хоть бы тень сомнения у кого мелькнула, я бы это почувствовал. Так ведь нет. Жизнь здесь такая, знаете, - у всех на виду, ничего не утаишь. Значит, надо им верить, что такого человека среди них нет.
– И где же он есть?
– собеседник мой напускал на себя тон начальственной раздраженности, но видно было, что он заинтригован.
– Он есть среди тех людей, которых для большинства местных жителей как бы и не существует - настолько о них не думают, за своих не считают, если хотите.
– И что ж это за люди?
– Я думал, что таких людей - две категории, но сегодняшние события показали мне, что такая
– Какой такой юродивый немецкого происхождения?
– заинтересованно спросил опер.
Я рассказал ему о моих догадках по поводу немецкого Маугли и обо всем, что с этим Маугли связано. Опер покивал и одобрил мои выводы.
– Очень-очень вероятно...
– сказал он.
– Кстати, - осторожно осведомился я, – вы не могли бы выяснить, не ехала ли в одном из трофейных вагонов и клетка с волками? Может, где-то в пути затерялась, а? Или кто из конвойных сдуру взял и выпустил?
– Да где теперь это узнаешь?
– - махнул рукой опер. – Ищи-свищи теперь тех солдат, что вагоны конвоировали и разгружали. Времени-то сколько прошло, с осени... Да ты и сам признаешь, что это очень маловероятно. Ты ж сам войну в Германии заканчивал, так?
– Так. Хоть и не в Берлине.
– Ну, все одно. Можешь ты себе представить, чтоб вот ты, солдат, занимающий вражеский город – тем более, столицу, – войдя в институт какой-нибудь, где полный разгром и кое-откуда еще враги постреливают и увидев там клетку с волками, побежал бы докладывать командиру: мол, волки в лабораторной клетке сидят и не представляют ли они какой-нибудь научной ценности? Нет, ты бы или мимо прошел, дальше здание брать, или, скорее, врезал бы очередью по этим волкам, чтобы хищники под ногами не путались. А доложи ты командиру – тем же бы кончилось. Так ведь и ты командиром был, вот и ответь: прибеги к тебе кто из солдат, мол, волков нашел и не надо ли их для науки сохранить, ты бы покрыл его трехэтажным за неуместные вопросы и велел бы волков этих поскорей пристрелить, абы чего не вышло. Разве нет?
Это он дельно подметил, и я зауважал его – не дурак, хоть по должности и несет иногда полную чушь. Да, братья Маугли скорей всего мертвы, пулями их изрешетили. А может, и самого Маугли не везли как специальный ценный груз? Просто, спятив от ужаса посреди идущего боя, он сбежал и, поплутав, забился в одну из наших теплушек – так и доехал сюда, подкармливаемый солдатами? А зимой, по голоду, в нашу округу волки забрели, вот он и блуждал по ночам, слыша их вой и надеясь найти их по запаху и к «родному племени» прибиться? Волков, правда, у нас отродясь не бывало, но когда разруха да многие деревни и поселки обезлюдели, странно ли, если у них хватило наглости совсем близко к Москве подобраться?
Ладно, все это были вопросы, которые можно было потом додумать, а пока я продолжил свои объяснения.
– В общем, после утренней истории с Колей-инвалидом, я понял, что даже инвалид подозрений не избежал бы, найдись хоть малейшая зацепка, и что местные, небось, даже параличного сына этой бабульки с коровой могли бы заподозрить, найдись только повод, - вообразили бы, что у него весь паралич как рукой снимает, когда час оборотней настает, и все такое, понимаете?.. Значит, категорию инвалидов и немощных мы откидываем. И остается только одна, очень малочисленная группа - это те, кого большинство местных жителей называет «начальство»...