По волчьему следу
Шрифт:
В кои-то веки я с Церковью согласна.
Не бывает наименьшего зла. Даже наименьшее, оно злом остается. И Анна, кружась по поляне, продолжает собирать листья, чтобы засыпать лежащего мертвеца.
И в какой-то момент она останавливается. А взгляд её задерживается на мне. И я вздрагиваю, узнав этот взгляд. Так на меня смотрела та женщина из другой моей жизни, та, что шла в белом вдовьем наряде, та, что приняла из рук моих хлеб.
Та…
Анна поднимает палец и прикладывает к губам.
Молчи.
И
И листья в руках.
– Я только сейчас понял… ко мне приходил человек. С вопросами. Такими… странными. Про то, можно ли заставить мертвеца рассказать о кладе. Я отказался. Я… ко мне уже приходили странные люди. Раньше. Я решил, что и этот от них. И выгнал. Пригрозил… - некромант смущенно пожал плечами. – Так получилось.
Так… получилось так.
– Так вот, о жертвах… ритуальное жертвоприношение – это одно, но мне встречалось мнение, что многое зависит от жертвы. Что чем сильнее душа, тем она милее… тьме, богам… мирозданию. И это объясняет… многое… как мне кажется… они искали. Выбирали. Я так думаю, - уточнил Ярополк.
И в это время один из псов поднял голову и гавкнул. Голосище у него, однако.
Анна замерла.
И повернулась к нему.
– Тихо, - сказала она и хлопнула по ноге. – Иди сюда, бестолковый…
И пес поднялся. Он застыл ненадолго, точно раздумывая, стоит ли подчиниться, а потом подошел-таки к Анне. Рядом с ней зверь казался вовсе огромным. Башка его лобастая доставала до груди Анны, но она не испугалась, потрепала его за ухом.
– Кусь, - сказала. – Хороший мальчик…
Собачий хвост дернулся и завилял, быстро-быстро…
А потом сам пес упал на землю, чтобы перевернуться на спину, и хвост его задергался, загулял по траве, все быстрее и быстрее. И второй поспешил упасть рядом.
Кажется, одной проблемой меньше.
– Это… что такое? – шепотом поинтересовался Бекшеев. – Это… нормально?
– А ты видишь здесь хоть что-то нормальное? – также шепотом осведомилась я. – Но собачки её признали. Хорошо.
– Почему?
– Ну… теперь они – не наша с тобой головная боль.
– Как сказать… - Бекшеев вздохнул.
– Ушел он, - Анна села на листья, и псы, перевернувшись снова, подползли, заворчали, отталкивая друг друга, пытаясь пристроить головы на колени. – Давно пора бы… измучился. Теперь ему там хорошо. Я знаю. А вы тут, со мной побудете… защитите… Васька не скоро вернется.
А потом в лесу раздался выстрел, громкий и хлесткий.
И крик.
– Ау…
Мы переглянулись.
– Там люди, - сказал некромант. – Много… просто…
– Ты же закрыл источник?
– Ограничил… но он все равно ведь остался. Просто теперь не будет притягивать души… так активно. Надо будет обозначить на картах… и охранение выставить. И доложить.
– Доложим, - Бекшеев поискал взглядом палку. – Проклятье… нога опять болеть начала. И плечо.
А потом совершенно как-то по-детски пожаловался.
– Меня подстрелили! Из арбалета.
Я же вздохнула. Нет, ну что тут еще скажешь? Бестолочь титулованная… впрочем, я не лучше.
Глава 52 Заплатки
Глава 52 Токовище
«И сложно передать словами ощущения, которые охотник испытывает после удачной охоты. Та смесь эмоций, в которых находится место и чувству глубочайшего удовлетворения, душевного покоя, радости и в то же время печали, ибо…»
«Записки охотника», статья за авторством графа Орловского.
На ферму Бекшеев попал ближе к вечеру. И то Зима ворчала, что приличные больные так себя не ведут. Что раненым надобно лежать в госпитале, слабым голосом интересуясь у целителя, будут ли они жить. А то и вовсе пребывать в спасительном обмороке. И даже предлагала Бекшеева в этот самый обморок отправить.
Ну или в сон.
И Валерия Ефимовна кивала, соглашаясь, что так оно для пациента лучше будет. Но Бекшеев сна не хотел, как и валяния в госпитале, пусть даже в индивидуальной палате, которую ему пообещали выделить.
– Если помрешь, я тебя… я тебя с того света достану, - сказала Зима мрачно. – У меня вон и некромант знакомый имеется.
– Надо… ты же понимаешь.
Она вздохнула.
Понимает. В этом и проблема, что понимает. Оттого и совесть грызет, что нехорошо Бекшееву этим пониманием пользоваться.
И ведь можно было Зиму отправить.
Или Тихоню, который прибыл вместе с солдатиками, злой, как черт, и в форме с чужого плеча. Но живой. И радость от того, что Тихоня живой, заглушила боль в плече, ноге и вообще.
– Чтоб я еще раз… - пробурчал он тогда. И шею потер. – Голышом по лесу скакал… кому сказать. В протоколе этого писать не буду!
– Васька?
Признаться, тогда Бекшеев еще подумал, что если мальчишке свернули шею, то… это избавит от многих хлопот. И кажется, Тихоня понял. Вздохнул и сказал:
– Там. В машине сидит. Я его придушил чутка, идиота, но… не смог. Прости.
И взгляд отвел.
А рука к кресту потянулась. И нащупав его, Тихоня хмыкнул.
– А он вот не истлел. И веревка тоже…