По воле северных богов
Шрифт:
Тогда Гай вновь притащил тряпье и поджег его, рискуя задохнуться от смрадного дыма. Камень, камень, везде камень — и снизу, и сверху и впереди…
Допив воду из драгоценной фляжки и бережно высыпав в рот последние крошки хлеба, Гай перекрестился, выругался и вновь принялся за работу. Он уже не сидел, а лежал, подперев голову одной рукой, другой же с маниакальной настойчивостью все ковырял и ковырял… Еще один слой камней по одному скатился вниз. И еще…
Как вдруг…
Нож в очередной раз погрузился в известь, вынырнул… и тонкий, как гвоздь луч воткнулся Гаю
Гай попытался разглядеть хоть что-нибудь, но прямо перед ним, сантиметрах в двадцати, что-то стояло, загораживая собой обзор, но и оберегая незваного гостя от любопытных взглядов. Он успел вынуть еще три камня, значительно расширив лаз, как вдруг чей-то дребезжащий голос недалеко от него произнес:
— Кто бы вы ни были, замрите. Сюда идет стража.
Теперь Гай не смог бы двинуться, даже если бы очень захотел — в такое изумление его повергли эти слова. Вскоре, как предсказывал незнакомец, загрохотали засовы, и в комнату, скрытую от взоров рыцаря, вошли.
— Ну что, старик, еще жив?
— Как видишь, Пит, — с достоинством ответил обитатель комнаты.
— Недолго тебе осталось скрипеть. Сэр Филипп решил жениться.
— И кто же эта несчастная?
— Леди Реджина Гилфорд.
— Сэр Огастес никогда не согласится на это.
— Папаша уже давно отдал богу душу, дед, — гогот стражника отдался болью в измученной голове Гая. — Зато братец гостит у нас. В подземелье. Мне кажется, даже здесь воняет его паленой шкурой.
— А правда, здесь чем-то смердит. Словно в покойницкой, — задумчиво проговорил другой стражник, и Гай сжался, ожидая худшего.
— А здесь и есть покойницкая. Это наш старикан помер и протух, — первый стражник продолжал веселиться на свой манер. — Пошли, пусть нюхает себя сам.
Раздался топот, дверь захлопнулась, проскрежетал засов.
— Теперь действуйте, — нетерпеливо приказал старик. — Они явятся лишь утром.
Гай не заставил себя упрашивать, и еще через пару часов пролом стал достаточно широк, чтобы пропустить его большое тело. Он вылез и, обойдя кровать с пологом, которая и скрывала его ход, подобно живому трупу, бежавшему из ада, появился перед сухоньким и каким-то светлым стариком, неподвижно сидевшим в кресле с высокой спинкой.
— Простите, помочь не мог. Стар и скрючен ревматизмом от этой мерзкой сырости. Кто вы, благородный сэр?
Рыцарь встрепенулся — все это время его глаза неотрывно смотрели на миску с кашей, хлеб и кружку воды, стоявшие на столике возле старца.
— О! — тот понимающе кивнул. — Угощайтесь, я, право, не голоден.
Метнув на благодетеля быстрый признательный взгляд, Гай, чуть не пристанывая от наслаждения, жадно проглотил все до крошки, запивая чистой студеной водой.
— Спасибо, — наконец вымолвил он и без сил опустился на пол у стены напротив старика.
К
Поэтому к вечеру второго дня окровавленного и обожженного Хью отвязали от колеса и отнесли в камеру недалеко от пыточной. Пришел лекарь и молча обработал криво ухмылявшемуся крестоносцу его многочисленные раны.
Эта издевательская усмешка словно приклеилась к загорелому лицу Хьюго, доводя его мучителя до белого каления. Из первого боя рыцарь вышел хоть и потрепанным, но не побежденным.
«Что дальше?» — не переставал думать он.
Опыт его насыщенной войнами и приключениями жизни говорил ему, что есть предел терпению у любого, даже самого стойкого человека. Рано или поздно он сломается…
Через два дня, когда Хьюго оправился настолько, что начал вставать, за ним снова пришли. И все повторилось сначала. Скрип блоков, с помощью которых растягивали привязанное за руки и за ноги громадное тело рыцаря так, что из лопавшихся сосудов начинала фонтанчиками бить кровь, шипение раскаленного железа, когда оно соприкасалось с влажной от пота кожей, одуряющий запах горелой плоти, глумливые голоса палачей и полные нечеловеческой боли крики жертвы. Но едва боль чуть отступала, та же издевательская усмешка раздвигала потрескавшиеся губы, а сиплый сорванный голос неуемного Гилфорда произносил очередную тираду в адрес Филиппа Мейнского.
И на этот раз Хьюго не довелось узнать, далеко ли еще осталось до предела его выносливости. Измученное тело, к которому рыцарь уже стал относиться как-то отстраненно, отвязали и вновь отнесли в каменную клетку камеры. А еще спустя сутки на ее пороге появился Филипп Мейн. С маниакальной веселостью он разглядывал распростертое на соломе тело жертвы его собственных темных страстей.
— А знаешь, сэр Хьюго, я ведь нашел на тебя управу. Просто до гениальности.
Гилфорд смотрел на него тяжелым взглядом, никак не реагируя на слова безумца.
— Даже не хочешь узнать какую? Ладно, я не обидчив, все равно скажу. Я написал леди Реджине в Гилфорд о том, что ты серьезно болен и заболеешь еще сильнее, возможно до смерти, если в течение недели она не прибудет в Мейн. Твоя сестричка ведь любит тебя, не так ли? Она приедет, а тогда… Ах, сколько открывается возможностей!
Ничто не дрогнуло в лице крестоносца, и раздосадованному Филиппу осталось только удалиться, изрыгая проклятия на Гилфорда и всю его породу. Едва тяжелая дверь закрылась за мерзавцем, Хью глухо застонал, вцепившись в волосы обеими руками.