По волнам памяти
Шрифт:
А спустя некоторое время из коридора доносится звонок, и Лилия Иосифовна сообщает, что наш первый урок закончен, можно расходиться по домам, а завтра в восемь утра, всем быть в классе.
Когда в числе других первоклашек, мы с Юрцом выходим на зеленый двор, сзади меня окликают «эй пацан!» Оборачиваюсь – сзади стоит чубатый.
– Чего надо?
– Стыкнемся?
– Давай.
Вслед за этим, бросив портфели на траву, мы с ним начинаем драться. А когда, сцепившись, падаем на землю, откуда-то возникает взрослый дядька и нас растаскивает.
– Драться в школе нельзя, – говорит он. – Понятно?
– Ага, – бурчим мы с чубатым.
Чуть позже, мы с Юрцом идем по знакомой дороге домой, размахивая портфелями.
– А ничего в школе, интересно, – говорит он.
– Ну да, – отвечаю я. – Жаль только, нельзя лазать под парты и драться.
Поземка
Позднее утро, зима, в доме потрескивает печь, на стене кошачьими глазами водят по сторонам ходики.
Мама в зале что-то вышивает на пяльцах, маленькая сестренка спит в спальне в своей кроватке.
У меня грипп, и я третий день не хожу в школу.
Сижу в соседней комнате на стуле, и смотрю в окно, выходящее на зады усадьбы.
Там дрожат ветками голые деревья сада, и белеет волнистыми сугробами огород, за забором которого автомобильная трасса, с летящей по ней поземкой.
Она ведет из центра мимо нашей улицы в заснеженную степь, а куда дальше, я не знаю.
Примерно с час назад, на перекрестке трассы остановился трехосный, с брезентовым тентом грузовик, откуда вниз спрыгнул солдат и встал на обочине.
На нем были шапка – ушанка, песочного цвета бушлат, на ногах кирзовые сапоги.
За плечами висел автомат, а в руках солдат держал красные флажки.
Потом грузовик уехал, а я сразу же побежал на кухню и сообщил об увиденном отцу, растоплявшему на кухне печку.
Он вместе со мной прошел в комнату, к окну, поглядел туда и сказал, – это, сынок, военный регулировщик.
– В смысле? – не понял я.
– По-видимому, скоро мимо пройдет армейская колонна, а боец флажками укажет ей дальнейший путь следования.
– Они едут на войну?
– Нет, – чуть улыбнулся отец. – Скорее всего, на учения.
Потом мама приготовила завтрак (все поели), отец ушел чистить во дворе снег, а я снова устроился на прежнем месте, в ожидании колонны. Шло время, она не появлялась, солдат стал явно мерзнуть.
Он опустил уши шапки, часто хлопал руками по бокам и пристукивал сапогами.
– Ну, как, все стоит? – спросил, вернувшись со двора, пахнувший морозом, отец.
– Ага, – ответил я. – А колонны нету.
Не раздеваясь, отец прошел ко мне, с минуту глядел в стекло, а потом, снова вышел.
Вскоре он стоял рядом с бойцом, они о чем-то поговорили и направились к нашему дому.
Затем на веранде хлопнула дверь, за ней вторая и на кухне, в облаках пара, появились отец с солдатом.
– Надя! – позвал отец маму.
Чуть позже, сняв шапку и поставив рядом в угол автомат, русоголовый солдат с аппетитом уплетал за кухонным столом, жареную картошку на сале.
Мне же было поручено смотреть в окно и предупредить о появлении колонны. Трасса оставалась пустынной, мама налила гостю чаю, а к нему наложила в блюдце вишневого варенья.
После чего ушла в зал, где снова занялась вышиванием.
Все это время я одним глазом смотрел на трассу, а вторым на автомат. Никогда такого не видел.
Те, что показывали в военных фильмах, были с куцыми дырчатыми стволами и круглыми дисками, а этот совсем другой. Похожий на игрушку.
– Что, нравится? – перехватил мой взгляд, солдат, прихлебывая горячий чай из чашки. – Можешь потрогать.
Я слез со стула и, пройдя на кухню, осторожно коснулся автомата. Он был холодный, чуть пах смазкой и с мелкими каплями на металле.
– Так, спасибо вам за все, – поднялся со стула гость.
Затем он протянул мне руку «дай пять пацан», и я шлепнул в нее ладошкой.
После солдат поправил торчащие за голенищем флажки, натянул на голову шапку, прихватил свой автомат, и они с отцом вышли.
Через несколько минут, он вновь стоял на перекрестке, а вскоре со стороны центра подошла колонна.
Впереди рулил зеленый «бобик», за ним десяток, с брезентовыми тентами таких же грузовиков, к которым были прицеплены с длинными стволами пушки.
Наш солдат выбросил одну руку с трепещущим флажком вперед, а вторую вскинул над головой.
Колонна, урча моторами, медленно потянулась в сторону заснеженной степи.
Миновав перекресток, последняя из машин на несколько секунд остановилась, из-под тента высунулась рука, боец влез в кузов, и автомобиль снова тронулся.
– Пап, а пап, – обернулся я от окна, к стоявшему рядом отцу, когда трасса опустела, и машины скрыла летевшая вслед поземка. – У тебя на войне были такие пушки?
– Это гаубицы, сынок, – ответил он. – Мои были калибром меньше.
Мороз и солнце
Выйдя за ворота с лыжами и палками в руках, я, паря ртом, оглядываю пустынную, с сугробами вдоль заборов, улицу, и поглубже натягиваю на голову шапку.
Сегодня в школу идти не надо. На улице мороз за двадцать, занятия отменены, и я радуюсь.
Улица – не школа, ее никто не отменял, а потому нужно подышать свежим воздухом.
Воткнув палки в снег, я кладу лыжи рядом стягиваю с руки варежку и, сунув в рот два пальца, издаю резкий свист.