По волнам памяти
Шрифт:
Через несколько минут со двора доносится короткий визг и радостный вой Додика.
– Все, кончился ваш васька, – бросаю я ребятне. Те шмыгают носами и испуганно таращат глязенки.
Затем мы с женщинами одеваемся и выходим из хаты.
Громадный кабан, с поникшими лопухами ушей, лежит на брюхе, утопая в соломе. А рядом невозмутимо покуривают дядя и отец, с длинным тесаком в руках.
Дедушка наклоняется, чиркает спичкой и поджигает солому.
– Непоганый кабанчик случился, – обращается он к родне.
– Как же, хлебный, пудов на десять потянет, – смеется дядя.
Я с восхищением смотрю на деда. У него всегда лучшие кабаны не только в селе, но и во всей округе.
Местные дядьки часто приглашают дедушку на ярмарку – выбрать им поросят. И тот никогда не ошибается, из них вырастают здоровенные свиньи. К тому же дед в прошлом цирковой борец и известный лошадник. Рассказывают, по молодости ломал подковы.
Между тем, солома с треском разгорается, и двор наполняется душистым дымом. Он щиплет глаза, от кабана пышет жаром, и все отходят подальше.
Только дед с сынами остаются на месте, ворочая тушу и опаливая щетину на ней свернутыми из соломы жгутами. Когда та исчезает, они укладывают под ваську новый слой соломы и отходят в сторону.
Наступает очередь женщин. Появляются чугуны и ведра с кипятком.
Острыми ножами они тщательно скребут тушу, обильно поливая ее водой. Закопченный васька на глазах преображается, исходит паром и становится молочно-белым.
После этого он накрывается толстым рядном, и в дело вступает детвора.
Я самостоятельно забираюсь на тушу у головы, а братишку и сестренок усаживают сзади, друг за другом. И минут пять, визжа от восторга, мы скачем на широкой кабаньей спине. Это тоже старая украинская традиция. Чтоб сало было мягче и нежней.
Затем дедушка отсекает у васьки одно из зарумянившихся ушей, режет его на кусочки, и раздает их нам. Они необычайно вкусны и душисты.
Теперь наступает самый ответственный момент – разделка туши и засолка сала.
Дед с сынами выносят из сеней кадки и остаются во дворе, а остальные, весело переговариваясь, уходят в дом.
Спустя некоторое время, на громадной чугунной сковороде в печи, брызжет соком и исходит ароматным паром «свежина», а в горнице накрывается предпраздничный завтрак.
На расшитой цветами барвинка полотняной скатерти, в центре, один из испеченных к рождеству пышных караваев, румяный и с ноздреватой корочкой, вилок моченой, снежно-белой капусты и издающие укропный запах пупырчатые огурцы, сметана и мед в веселых макитрах, а также чуть теплый узвар из сушеных груш и чернослива. А еще старинный штоф с домашней горилкой на чабреце и пузатый графинчик с вишневой наливкой.
Через час все, кроме бабушки, за столом. Раскрасневшиеся на морозе и у печи, с веселыми улыбками и добрыми глазами.
Затем появляется и она, торжественно неся перед собой объемистое блюдо с золотисто поджаренной свежиной. Оно водружается рядом с караваем.
Дедушка откашливается и берет со стола утопающий в его заскорузлой ладони стопку.
– Ну, что ж, дети, с наступающим вас светлым Рождеством…
И опрокидывает ее под усы. Его примеру следуют все взрослые.
– Эх, словно Боженька голыми ножками по жилам пробежал, – басит, выцедив горилку дядя, и все за столом смеются. Затем, на несколько минут, в доме воцаряется тишина, все степенно едят.
Мне очень нравится душистое мясо, которое по очереди накладывают себе взрослые и я стараюсь выбрать кусок побольше. Тут же получаю от деда деревянной ложкой по лбу.
– Не мельтеши, чертеня…
За столом дружный смех. Я почесываю лоб собираюсь обидеться и… тоже смеюсь.
– Эх, а пироги я так и не успела вчера испечь, с хлебом долго провозилась, – вздыхает бабушка, – в самый раз были б унучкам до узвару. Та хай соби, як увечери колядовать придете, будуть готовы. Вы ж не забудете бабу с дедом ?
– Не-е, бабуся, не забудем, – дружно тянем мы.
Через час завтрак окончен. Мужчины вновь уходят во двор, заканчивать с кабаном, а женщины быстро убирают со стола, готовясь начинять мясом колбасы и непременный в Малороссии свиной желудок, именуемый в этих местах «бог».
Нас, сонно клюющих носом от утренних впечатлений и сытной пищи, мама ведет домой.
А зимний день в разгаре. Ярко светит солнце, искрится голубым льдом замерзший Донец с заснеженными вербами на берегу, над селом плывет запашистый дымок из дворов и дымарей хат. Откуда-то с околицы доносится удалая песня
«Йихав козак за Дунай,
Казав дивчини прощай,
Повернуся я до дому,
Чэрэз тры добы…»
Дома мама заставляет нас умыться и укладывают на теплую лежанку – вздремнуть. Мы с сестренкой капризничаем – боимся проспать колядки, которых ждали целый год.
– Ничего, – успокаивает мама,– мы с отцом вернемся от дедушки и вас разбудим. Поколядуете. Целует нас и уходит…
Вечер. За разрисованным морозом окном первые звезды.
Мы с сестричкой, наряженные в праздничные одежки, сидим за столом на кухне и наблюдаем, как мама накладывает в прозрачные вазочки кутью. Именно так в наших местах называют то рождественское угощение, с которым ходят колядовать. Это сладкий вареный рис, с изюмом, украшенный поверху кусочками мармелада или разноцветными леденцами с загадочным названием момпансье.
Наполнив вазочки, мама кладет под крышку каждой по блестящей чайной ложечке и завязывает их в белые полотняные хусточки. Дымящий у печки папиросой отец, хитро поглядывает на нас и дает советы, как побольше набрать святочных гостинцев.
– Ну, а колядки вы хоть знаете?, – интересуется он, – а то ведь кроме медного пятака кугуты ничего не дадут.
– Знаем, – хихикает сестренка, – нас мама учила, и заводит тоненьким голоском,
«Щедрык, ведрык, дайте вареник,
Грудочку кашки, кильце ковбаски…