По законам Дикого поля
Шрифт:
– Не стращайте тайной канцелярией [136] , – голос Долматова зазвучал жестче. – Споры самарского воеводы с тайным советником Наумовым нам известны. От них один вред. Мы с вами люди государственные и должны блюсти интерес не плохого кабатчика, а интерес государственный. У вас есть указания правительства всячески помогать экспедиции. А у нас есть договор с лучшим местным проводником. Неуспех экспедиции может обернуться неприятностями не только для нас, но и для всех, кто ей препятствовал.
136
Тайная канцелярия – учреждение, занимавшееся государственными преступлениями.
Долматов поклонился и отошел.
К воеводе подбежал один из тюремных стражников:
– Одна из камер заперта, но пуста…
– Как так? Те, из-за кого весь шум?
– Да. Сбежали ночью.
Звероловы и табунщики, требующие освобождения Вожи, еще стояли у ворот тюрьмы, но его там уже не было.
– Вот, – озадаченный воевода даже несколько повеселел: – Вот, вот. Сбежал Вожа. Значит, чувствовал вину.
18
Ночью Вожа, Васек, Мамон и семья табунщика Максима Калачева ушли с ярмарки. С ними ушли и беглые крестьяне.
Проводив табунщиков до полпути, Вожа увел беглых не в пустоши, а на север к генералу Наумову. Сей генерал как государственный деятель основал крепости Кинель, Красный Яр, Кондурчинскую и много других. Как частное лицо Наумов перевел из России своих крепостных и основал еще несколько сел, находившихся под прикрытием новой оборонительной линии. Не только вольные, беглые, военные, ссыльные, но и помещики с крепостными осваивали Дикое поле. По закону помещик не имел права переселять крепостных на нежилое место без их согласия. Так или иначе, но и крепостные крестьяне тоже прошли трудной дорогой вольных первопоселенцев и внесли свою лепту в освоение Дикого поля. Крепостных пришло не много, но и их труды нельзя не заметить.
Вожа привел беглых вначале на реку Буян, но не застал там генерала и отвел их в сельцо Федоровка, названное именем Наумова.
После приветствий с Вожей владетель оглядел беглых:
– Сироты, говорите?
– Сироты. Злого умысла не имеем. Ты, барин, нас не обижай. Мы тебе службу сослужим. А не то мы найдем другую воду.
– Что ж. Зиму живите. За харч и кров работайте. Мельницу строить будете. Веселей работайте. Никого не обижу. Весной бумагу выправлю и по мешку семян на душу дам. Пойдете на волю. А то оставайтесь. За крепким хозяином жить лучше. Все кому-то служат. Я сенату. Сенат царю. А вы мне.
– По весне на волю уйдем, – отрицательно закивали беглые.
– На волю так на волю, в чисто поле. Вожа сел на коня:
– От бумаги вам вреда не будет. Зверолову и пастуху что. А пахарю с бумагой надежнее. Пашню с собой не унесешь.
Из Федоровки Вожа вернулся в селитьбу к Калачевым. На второй день он пошел к Максиму сватать его дочь Мотю. Спросили желание Моти, единственной оставшейся дома дочери. Получив согласие, посчитали дело решенным и стали готовиться к свадьбе.
В селениях Поля относительно женитьбы нравы царили простые. Еще проще, чем в кондовой России. В жены выбирали по характеру или пригожести. И в России часто тем, кто хотел жениться на деньгах, давали отказ. А в поле денежный вопрос и вовсе не стоял. Очень больших денег не водилось. Купить на деньги что-то можно только на ярмарке. Большое стадо скота завтра могло уменьшиться от болезни и падежа или могло быть отогнано воровскими кочевниками. Спрашивать приданого за невестой не принято, платить калым – тем более.
На свадьбе всякий гость давал молодым на обзаведение по своему состоянию. Собирать дальних гостей Вожа не захотел:
– Много шуму, мало проку…
Со стороны зверолова на свадьбу приехал солдат Мамон, садчик Евлампий да еще человек пять звероловов. Свадьба была веселой, но не разгульной.
Не прошло и недели после свадьбы, как в воздухе полетела первая крупа. Вожа беспокойно взглянул на сумрачное потемневшее небо и засобирался на промысел: «Или зверя добыть, или дома не быть».
Мотя просила Вожу остаться дома хотя бы еще на пару недель, но, видя настрой мужа, отступила. Осенний промысел для зверолова самый добычливый. Потеряешь время – засыпет окрестные долы глубоким снегом – и станет втрое труднее добывать зверя.
19
Вожа и Васек пришли в зимовье в середине октября. Ночью уже случались чувствительные морозы. Реки еще не тронуты сплошным льдом, а озера сковал тонкий лед, способный держать осторожно идущего человека. Днем из-за свинцовых тяжелых туч проглядывало солнце, и лед становился мягким.
Большинство перелетных птиц улетели на юг на зимовку. Без них поле опустело. Только по рекам пока держались самые зимостойкие виды уток: нырок и гоголь. И верные лебеди никак не могли распрощаться с милой родиной. Но и они скоро потянутся на юг.
Прощальные крики птиц в сентябре-октябре тревожили душу. Но Вожа знал, что птицы всегда возвращаются. Первыми, когда еще трещат мартовские морозы и метет поземка, вернутся орлы. Следом прилетят крохотные звонкоголосые предвестники весны жаворонки. За ними потянутся другие птицы.
Зато в предзимнем лесу стало светло и почти празднично. Особенно в чернолесье. С кленов, дубов, вязов опал золотистый лист. Деревья голые. Но не было в том уныния. Золотистый лист устлал почву новым праздничным ковром. От него даже в вечерних сумерках шло свечение.
Звероловы любили осенний лес. Ходили и примечали лежки зверя, гнезда белок и куниц – для будущей охоты.
В конце октября после мелкого дождя ударил сильный мороз. Земля, деревья, кусты покрылись толстой ледяной коркой. При раскачивании деревьев ветром с них осыпались льдинки. Высоко растущие ветви гнулись почти до земли.
На земле образовалась толстая корка льда, сковавшего траву.
– Наледь, – сказал Васек, скользя на взгорке.
– Череп, – уточнил Вожа местное название такой наледи. Он тревожно смотрел вокруг. – Если снег ляжет на череп, то в поле случится великий голод и мор. Лед под снегом не тает. В такие годы сайгаки, тарпаны, другие звери и тебенеющий домашний скот мрут сотнями тысяч. Весной в поле пусто. Только волков многое множество. Но потом и их станет меньше.
Приближался сезон большой охоты. Вожа заставил Васька снять рубаху. Он бросил рубахи в котел и кипятил их с золой. По закону Дикого поля перед зимним промыслом рубаха не обязательно должна быть белой, но обязательно чистой. Был в законе не только символический смысл, но и практическое соображение. От чистой рубахи меньше запах крови и пота. После стирки рубахи сушили и били палкой, чтоб зола вышла и ткань стала мягче.