По закону – привет почтальону

Мориц Юнна Петровна

ОБНАЖЁННАЯОбнажённая в купальне,На диване, в кресле, в спальне,Обнажённая с котом,С виноградом, с антилопой,На дельфине – кверху попой,В розах – кверху животом.Обнажённая солдатом,Азиатом бородатым,Европейцем при усах,Обнажённая Сатиром,Зевсом, ротным командиром,Ветром, шпагой и мундиром,Облаками в небесах,На аптекарских весах,Над музеем и трактиром,В императорских часах.Обнажённая свободой,Рабством, похотью и модой,Ликованьем красоты,Дивной прелести сияньем,Обнажённая влияньемГреко-римской наготы,Мол, и мы цветём, не вянем,Обнажённые, как ты.Обнажённая

жестоко,Нежно, с трепетной подлянкой,Обнажённая настолько,Чтобы голос дрогнул склянкойИ улыбка знатокаОбнажила тонкий опытОбнажённого стрелка,Чей способен сердца топотЦену взвить под облака.Обнажённая настолько,Ты уходишь с молотка.Одевайся! Ну, пока…

СОН В ЛИНЕЕЧКУМне снится сон в линеечку,Чернила там лиловые,Чернильницу зовут Невыливайка.Там в ручку деревяннуюДитя вставляет пёрышко,Перо бывает Жабка и Рондо.Когда перо испортится,Оно бумагу мучает,Царапает и кляксами журчит.Мне снится сон в линеечку,Чернила там лиловые,Перо бывает Жабка и Рондо.Дрова мы пилим с матерью,Опилки пахнут сладостно,У матери – надежда на отца.Мне снится сон в линеечку,Чернила там лиловые,Перо бывает Жабка и Рондо.Отец идёт по улице,Которая – за облаком,За облаком лиловым, грозовым,Чернила там лиловые,Мне снится сон в линеечку,Чернильницу зовут Невыливайка.Сестра бежит в линеечкуПод дождиком в линеечку,И солнце сквозь неё – как сквозь листву.Мне снится сон в линеечку,Чернила там лиловые,Перо бывает Жабка и Рондо…

* * *

Когда б вы знали, из каких кошмаров,Клубящихся в практичной голове,Растут тома грядущих мемуаровУ тех, кто с вами в Питере, в Москве,В Париже, в Лондоне сидел за рюмкой чая,Фотографа с собою прихватив, —Тогда бы, на звонки не отвечаяИ двери в комнату свою заколотив,Вы обрели бы царскую свободуОт пошлой свиты, что в любом краюНа вашем имени верхом въезжает в моду —Слюнявить вашу славу, как свою!.. БРАТЬЯ ГРИММЯ боюсь этой крошечной дырочки,Этой взрослой с ребёнком игры, —Лепесток моей крови в пробирочкеИ на стёклышке у медсестры.Я боюсь эти видеть подробностиВ микроскопе, который влечёт,Магнетический ужас утробностиПредъявляя, как сказочный счёт.Лаборантка на ключ закрывается,У неё – перерыв на обед,У меня с перезвоном трамваитсяПневмонии горячечный бред,Пять мне лет, и я в валенках плаваюНа морозных уральских ветрах,Братья Гримм меня лечат отравою,Выделяет которую страх. ЗАЗНОБА ОТМОРОЗКОВСреди божественных набросковЛиствы багряно-золотойИдёт зазноба отморозков, —Земля искрится под пятой.В её портрете звероломномЕсть невозможная краса,Сравнимая с одеколоном —До ужаса за полчаса!..Идёт зазноба отморозков,В глазах – лазури по ведру,Ресницы на манер отростковШумят, качаясь на ветру.Её могущество – на граниОтсутствия добра и зла,Которых во вселенском планеПрирода не изобрела.И сквозь неё, как письма к Богу,Иду я сквозь миров дворы,Не уступая ей дорогу —По жёстким правилам игры!..

* * *

Ребёнка доведи до поворота,Где незачем плечами пожимать,Когда живая всем нужна работаГораздо больше, чем живая мать.И незачем, добра ему желая,Свои являть прекрасные черты,Когда работа – более живаяИ в сотни раз прекраснее, чем ты.За это ли ему просить прощенья,Ребёнку, чья бессмертная душа,Быть может, не желала воплощенья,В твой смертный мир нисколько не спеша?..Люби дитя, свиданье с ним, разлуку,Звонков не требуй, писем и тепла,Ты – просто невод образу и звуку,Его душа сквозь невод проплыла.

* * *

Переделкино. Труппа писателей.Этой труппы союз и погост.Электрички летят по касательной.Я в одном проживаю из гнёзд —В общежитии, где отоплениеХуже некуда в зимние дни,Хуже этого – только томлениеЧленов труппы, чья слава в тени.Девятнадцать мне лет, я – в студенчестве,Вещества мои снежно пищат,В склянки бьют и звенят, как бубенчики…Этот мостик воспет, эти птенчики,Окон свет на воспетых вещах,Всё воспето – кустарника этогоКаждый листик, что вырос и сгнил.Нету здесь ничего не воспетого,Грусть включая грядущих могил.Все калитки воспеты, ступенечки,Родника ледяной кипяток,Этой труппы романы и фенечкиСледопытит проворный знаток…Я бежала, как пленник из крепости,Из таких замечательных мест.В этой труппе и в этой воспетостиБыл на всём смертолюбия крест.Там, конечно, велась бухгалтерияСтрок, листов, уходящих во мрак…Но поскольку Россия – империя,Императором был Пастернак.

Маленькая ЭстонияМаленькая Эстония была огромной Европой.Она воевала художественно, и в этом – Большой Секрет.Там был всенародный сговор: одежду вяжи и штопайХудожественно!.. Эстонцы умели носить берет.И был этот край суровый художественно согрет.Художественное чувство собственного достоинства,Художественные дети, художественные старики, —Такое вот всенародное художественное воинство,Художественные дивизии, художественные полки.Огромное Сопротивление художественной реки!..В маленькую Эстонию ездила я с тетрадкой,Поэзию рисовала, в прекрасных была гостях,Юмор там был художественный,С привкусом жизни сладкой, —Речь идёт об эстонцах, сидевших при всех властяхВ тюрьмах (а не в кофейнях!) и в лагерных областях.Маленькая Эстония не била тогда на жалость,Огромной такой Европой была для меня она.Маленькая Эстония художественно сражаласьЗа собственное достоинство!.. Это была война.Ни в какую другую Европу не пускала меня страна.Но в маленькую Эстонию ездила я свободно.Художественные дети, художественные старики.Совсем не то, что в Европе, в той Эстонии было модно.Огромное Сопротивление художественной реки!..Та Эстония – образ жизни – обстоятельствам вопреки.

Затонула субмаринаЗатонула субмарина,Субмарина затонула,В Баренцевом субмаринаЗатонула море…Затонули все отсеки,Всех отсеков человеки,В человеках все отсекиЗатонули в субмаринеВ Баренцевом море.Затонули по-российски,Не спасти их по-английски,Не спасти их по-норвежски…Крик спасенья, крик спасенья, —Надо знать язык спасенья!Опоздав, язык спасеньяНепонятен субмарине,Затонувшей в ту субботуВ Баренцевом море.Там лежат во тьме вековСто восемнадцать моряков,Не увидят облаковСто восемнадцать моряков,Не раздышат позвонковСто восемнадцать моряков.Затонули все отсеки,Всех отсеков человеки,В человеках все отсеки,Затонули жизни звукиВ Баренцевом море.Англичане и норвегиУстремились в дружном бегеВ Баренцево к субмарине,Затонувшей в море…Затонули по-российски,Не спасти их по-английски,Не спасти их по-норвежски.Надо знать язык спасенья, —Опоздав, язык спасеньяНепонятен субмарине,Затонувшей в ту субботуВ Баренцевом море…

* * *

Я была его моложе лет на триста,И гуляли мы по крошечной стране,Где земля была скалиста, небо мглистоИ злопамятна история на дне.Дно лежало под холодными волнамиИ сосало там божественный янтарь,Временами валунами перед намиГрохоча, когда штормило календарь.Это было не пространство с населеньем,А страна, которой речью был народ, —И не дай Господь остаться там вкрапленьем,Слишком свежим, как на шляпе огород.По утрам в таверне, связанной из нитокПутешественного солнца и дождя,Пили кофе – путешественный напиток,Путешественно свободу сняв с гвоздя.До сих пор не спят на том и этом светеСледопыточная злоба и донос,Что свободны путешественные детиИ живьём их разлучить не удалось.Красота – она так нагло раздражаетПутешественной свободой, чёрт возьми, —Вот секрет, который вечно дорожает!..А красивость – одомашнена людьми.