По замкнутому кругу
Шрифт:
– Да, конечно. Какая-то беда стряслась с Аркадием Борисовичем, он срочно нуждался в помощи. Второго августа вечером Глеб забежал ко мне в библиотеку, сказал об этом и уехал…
– Кто такой Аркадий Борисович? Что связывает его с Якуничевым?
– Знаете, это целый роман. – Она улыбнулась. – У вас хватит терпения слушать?
– Хватит. Расскажите подробнее.
– В марте месяце, числа десятого, точнее я могу установить по письмам, Глеба направили в Свердловск на симпозиум. В Свердловске на вокзале он оставил чемодан на хранение и поехал по делам. Когда он собрался на вокзал за чемоданом, оказалось, что у него нет бумажника, где было немного
– А как фамилия этого доброго человека? – спросил я.
– Знаете, он мне говорил, но я забыла…
– Деньги Глеб Матвеевич перевел в Невьянск?
– Деньги Глеб перевел, но месяца через полтора… перевод вернулся обратно за ненахождением адресата…
– Глеб Матвеевич не рассказывал вам, как выглядит этот добрый человек?
– Постойте… сейчас вспомню… У него борода, усы… Он носит очки, старенькие, в металлической оправе, обмотанные тряпочкой на переносье… И еще глаза… добрые-добрые… Вот фамилию я забыла…
– Фамилию мы легко установим.
– Да-а-а! Как же? – удивилась она.
– Думаю, что на почте сохранилась копия перевода в Невьянск.
– Да! Вспомнила! Глеб никогда не видал Аркадия Борисовича без перчаток. Даже в гостинице, ночью…
– Странно. Глеб Матвеевич не интересовался, почему?
– Аркадий Борисович сказал, что у него на нервной почве экзема рук. Это выглядит ужасно, и вот он… в перчатках.
– Повторите, пожалуйста, что вам сказал Глеб Матвеевич второго августа вечером, когда забежал в библиотеку.
– Он сказал: «Знаешь, приехал Аркадий Борисович! У него какая-то большая неприятность, просит помочь, поехать с ним. Воспользуюсь тремя днями отгула, поеду». Я ему говорю: «Ты так рассчитывал на эти три дня, ты хотел поработать над диссертацией…» – «Знаю, – перебил он меня, – я не могу отказать товарищу, когда он во мне нуждается!» И ушел…
– Глеб Матвеевич не рассказывал вам, о чем они говорили с Аркадием Борисовичем? Они же пять дней прожили вместе.
– Нет. Глеб сказал, что он человек большой культуры, и ему непонятно, почему Аркадий Борисович занимается заготовкой кедрового ореха… Что с ним можно говорить о чем угодно.
– Опишите подробнее слоника
– Ой! Неужели вы его найдете? Вы знаете, как Глеб сожалел о пропаже слоника! «Вот, говорил, пропало мое счастье!» Хотите, я вам его нарисую? Я хорошо рисую. – Она взяла лист бумаги и села за маленькое дамское бюро. Рисуя, она поясняла: – Размером пять на восемь сантиметров… Яшма серая, но слева, на бедре задней ноги, – зеленоватая… Бивни выточены из кости, они пожелтели от времени… Глаза непропорционально большие, зрачки гранатовые… Вот, смотрите. – Она положила передо мной рисунок, выполненный хотя и не профессионально, но с хорошим чувством формы.
Здесь же, на листке, я записал приметы.
– Еще одна просьба: фотография Глеба Якуничева у вас есть?
– Есть… – Она очень неохотно достала из ящика бюро снимок и, не выпуская из рук, показала.
– Вы не хотите, чтобы я прочел надпись на обороте? – спросил я.
– Да, не хочу. Это написано мне… Только мне! Понимаете… – Она замолчала, видимо подбирая слова, которые наиболее полно выразили бы ее мысль.
– Мне нужна эта фотография на три дня. Даю вам честное слово офицера, что я не стану читать надпись.
– Зачем она вам?
– Надо сделать копию, после чего я верну вам ее в запечатанном конверте.
– Вы даете слово офицера… – сказала она в раздумье.
– Да, слово офицера, – повторил я.
– Хорошо, берите ее…
Положив в бумажник фотографию Якуничева, я спросил:
– Разрешите, Глаша, обращаться к вам по мере надобности?
– Если это будет необходимо…
Она проводила меня до двери, в нерешительности остановилась и сказала:
– Глеб с дороги прислал письмо, просил никому не показывать… Вдруг оно вам поможет…
Девушка открыла бюро и достала конверт, на котором, кроме адреса, я прочел торопливо написанную строчку: «Нашедшего прошу опустить в ящик!»
Волнуясь, я вынул письмо.
«Глаша! Не удивляйся. Пользуясь случаем, пишу в туалете вагона. “Добрый человек ” оказался проходимцем. Я его выведу на чистую воду. Вернусь, расскажу – не поверишь. Письмо никому не показывай. Целую. Глеб».
– Как же такое письмо вы от меня скрыли? – не удержался я.
– Глеб просил никому не показывать…
– «Не показывать»! Да разве можно скрывать такое письмо!..
На улице, за углом, в «газике» дожидался капитан Гаев.
– На коне? – спросил Гаев, как только водитель включил скорость.
– Вернее, на слоне! – мрачно сказал я. – На слоне из яшмы!
– Что-то непонятно, Федор Степанович…
– Вот управишься, приедешь в Свердловск, будешь посвящен во все детали. Стрыгин здесь один? – спросил я, как только мы поднялись в кабинет.
– У него два человека. Толковые, с техническим образованием.
– Где он сейчас?
– На станции Зеленая Падь. Стрыгин считает, что среди работников станции и жителей поселка могут быть люди, видевшие Якуничева и с ним неизвестного.
– Мысль правильная, но нельзя ограничиваться Зеленой Падью. Уточнив день отъезда Якуничева, следует охватить поиском и станцию Верхнеславянск, рабочий поселок, железнодорожную бригаду и пассажиров поезда. Включайся в эту работу и ты, Николай Алексеевич. Шире используйте милицию. Кроме того, на почте найди копию денежного перевода в Невьянск, отправленного Якуничевым во второй половине марта, и документ о возвращении перевода за ненахождением адресата. Адрес, имя, отчество и фамилию получателя сообщи мне сегодня же по телефону.