По зову сердца
Шрифт:
– Доктор, милый товарищ Никольский, как вы меня обрадовали. Эта надежда во сто крат прибавила мне силы. Я не знаю, как вас благодарить. А как все это будет долго? – пересилив волнение, спросила Ирина Сергеевна. – Только не подумай, что я любопытствую от нетерпения. У меня там, в дивизии, дочь-малышка. Вы сами знаете – фронт, и держать ее при себе не могу, хочу отправить. И если с Ваней все решится скоро, то я подожду и тогда отвезу их обоих.
– Нет, дорогая товарищ Валентинова, этот процесс продлится долго – месяца два-три, а может быть, и больше. Так что вы не ожидайте и свою малышку отправляйте. А теперь вот вам сестра, и она вас проводит.
Подойдя к палате, сестра не отважилась войти: из-за двери слышался детский голосок, читавший, видимо, газету про партизан, как те напали на вражеский гарнизон и как другая группа в ту же ночь ворвалась на станцию, перебила охрану и разрушила станционные пути.
– Подождем, – сказала сестра, – пусть дочитают до точки. Ведь у слепых одна радость – это слушать других.
– Вот это здорово! – послышался из-за двери общий вздох.
Когда девочка замолчала, сестра открыла дверь, тихо подошла к Ване и, взяв его за руку, шепнула:
– Мама приехала!
Ирина Сергеевна, помня указания майора Никольского, старалась не волноваться. Положив Ване в руки пакетик с карамелью, спросила:
– Ну как, сынок, больно?
– Что ты, мама, нисколечко. – И Ваня снял ее руку с повязки. – Не надо, мама, сдвинешь. Доктор сказал, – радостно продолжал он, – что я буду видеть. Мама, расскажи, как там Дуся, как Юра. Как они живут и что они делают. Только не торопись.
– Ты знаешь, – неторопливо начала Ирина Сергеевна, – приехала Нина Николаевна. Вот это она послала тебе конфеты…
За разговорами они на заметили, как подошел обед. Кормя сына, Ирина Сергеевна испытала большое материнское удовлетворение. Она пробыла до тихого часа. И извинившись перед такими же слепыми, уложила Ваню в кровать, укутала его одеялом и, поцеловав, со спокойной душой уехала.
Своей радостью ей захотелось поделиться с Карповым, полагая, что он будет не меньше рад, чем она. Не долго думая, она погнала «газик» к землянке Карпова и, будучи в радушном настроении, готовая еще с порога крикнуть: «Петя, дорогой, Ваня будет видеть!» – рванула дверь и опешила: на постели по-домашнему в халате вольготно лежала красивая женщина и читала книжку.
– А где подполковник Карпов?
Женщина села и, закрывая ноги халатом, ответила:
– Он в штабе.
– А вы кто ему будете?
– Я? – скривила рот женщина и с чувством своего превосходства сказала: – Я его жена. Что ему передать?
– Передайте ему, что снарядов не будет, – бросила Ирина Сергеевна и хлопнула дверью, да так, что даже зазвенел рукомойник, села на свой «газик» и помчалась, не видя ни дороги, ни людей.
Теперь вся красота вечера исчезла, и ей все казалось серым и мрачным, а люди – нелюдимыми и злыми. В таком состоянии она подъехала к дому стариков.
Дуся, игравшая на завалинке, увидев мать, бросилась к ней навстречу.
– Мама, чего ты такая нехорошая?
– Нехорошая? – Мать хотела улыбнуться, но улыбки не получилось.
– Ну, ты чего, мама? – тормошила ее гимнастерку Дуся.
Тут Ирина Сергеевна подхватила дочку на руки и щекой прижалась к ее разрумянившемуся личику.
– И снова мы, доченька, одни-одинешеньки.
– Как? – Дуся смотрела на мать большими глазами. – А Ваня? Что с Ваней?
– Ваня? С Ваней, дорогуша, все хорошо, – наконец по-настоящему улыбнулась Ирина Сергеевна. – Наш Ваня будет видеть.
Дуся обхватила мать руками:
– Мамочка, милая мама. Какая ты хорошая.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Не желая волновать жену и рассуждая, что лучше добрая ложь, чем горькая правда, Яков Иванович решил скрыть правду о Вере.
Будучи в армии, он объяснил начальнику узла связи суть своей просьбы, и по распоряжению того, радистка печатными буквами отбила телеграмму.
– Дорогая мамочка здравствуй вскл, – читала Нина Николаевна. – Очень хочу тебя видеть но у нас жаркая пора много работы точка.
– Это значит, там, видимо, идет сражение и у нее много полетов, – пояснил Яков Иванович.
– Не волнуйся, – продолжала читать Нина Николаевна, – я невредима и здорова точка Крепко обнимаю целую Вера. Как же не волноваться? – она с укором смотрела на мужа. – Там такое сражение, что даже родную дочь отпустить не могут.
– На войне, Нинушка, всякое бывает. Помнишь свой приезд? Я ведь был почти рядом и, кажется, должен был к тебе сюда на крыльях прилететь. Но не прилетел. Война! Война жестокая и беспощадная! И она не хочет знать ни любви, ни родства, ни личных чувств. Вот так и у Веры.
Это в какой-то мере убедило Нину Николаевну.
В один из дней недели капитан Сергиевский и Юра на машине Польщикова слетали в дивизию, в которой числился Юра.
Там Юре вручили медаль «За отвагу».
Теперь, возвратясь с наградой, Юра никак не хотел расставаться с армией, с фронтом. Лишь обещание отца устроить его в суворовское училище, об открытии которых по фронту ходили слухи, Юра согласился поехать на лето в Княжино.
В последнее воскресенье Нина Николаевна, Юра и Дуся в сопровождении Ирины Сергеевны тронулись на машине в путь.
Яков Иванович провожал их до автострады. Там Нина Николаевна, прощаясь, попросила:
– Яша, береги себя и для детей и для меня. Верушку обними и поцелуй… Жаль, очень жаль, что я ее не увидела. Чувствует мое сердце, что с ней что-то неладное…
Яков Иванович стоял до тех пор, пока машина не скрылась за рекой Вопец.
Валентинова ехала с ними до Москвы. На вокзале она взяла все заботы о билетах на себя. Посадила их в поезд, а когда он тронулся, шла, помахивая платочком, рядом с окном вагона, в которое смотрели ребята, и, ускоряя шаг, в конце концов побежала. И если бы не кончилась платформа, она бежала бы и дальше.